Дмитрий Стахеев - За Байкалом и на Амуре. Путевые картины

— Зачем же вы теленка-то сюда вогнали? — спросил я.

— Погода по ночам холодная стоит, нельзя — спортятся телята, — отвечал бурят, помешивая палочкой в котле.

Ребятишки сели тоже около котла и маленьким прутиком принялись мешать золу. Пожилой бурят выдернул у них прут и, бросив его в огонь, прикрикнул на детей. Женщины сидели в стороне и молчали.

— Ну, гость, чай-то наш пьете ли, а? Кирпичной чай не любит богатый русский мужик, а? — спрашивал бурят.

— Нет, спасибо, — кирпичный чай не пью. Прощайте, добрые люди, — отвечал я, вставая.

— Ну прощайте… а завтра на праздник пойдете ли, нет ли? — спросил бурят.

— А какой завтра у вас праздник?

— Праздник большой, — на гору пойдем, в кумирню, богу молиться. Лама придет и по книгам читать будет.

— Что же он читать будет?

— Книги читать будет, хорошие ламские книги…

— Да какой же это праздник? По какому случаю?

— Так праздник уж, большой праздник. Кони будут бегать и лама хорошие книги читать будет.

— Что же в этих книгах написано?

— Всякое святое слово написано, — хорошие ламские книги…

— Только в этом и будет весь праздник?

— Да праздник уж будет.

— Какой же праздник-то?

— Праздник уж… хороший праздник!..

Так я и не добился, что у них за праздник такой и по какому случаю.

Утром следующего дня я рано соскочил с постели и отправился смотреть бурятский праздник. День был солнечный и жаркий. Буряты тянулись длинной вереницей, кто верхом, кто пешком, по тропинке на самую вершину горы, где кое-как прилепилась маленькая часовенка. Измученный и усталый, я не успел еще добраться наверх, как уже молебствие кончилось. Оно и заключалось только, как я узнал впоследствии, в чтении нескольких молитв на тибетском языке, которого сам читавший не понимал. Все двинулись назад под гору, и я отправился вслед за толпой. Спустились с горы, и, выйдя на ровную местность, ламы (духовные лица) стали усаживаться в ряды по чинам. Кругом их садились буряты; некоторые хлопотали в стороне, разрезая на мелкие куски вареную баранину и раскладывая их на дощечки; некоторые варили чай в котлах и разносили его ламам и гостям в небольших деревянных чашечках; другие таскали дощечки с мясом и ставили перед сидящими ламами. Кони, назначенные для бега, уже отправились к тому месту, откуда должен был начаться бег.

Чинно и важно сидели ламы в своих желтых и красных кафтанах, с книжками за пазухой. Вновь приходящие буряты, вероятно запоздавшие по какому-нибудь случаю на молебствие, подходили к старшему ламе, наклоняли голову, и лама, в виде благословения, прикладывал ко лбу подходящего книжку. Получивший такое благословение смиренно отходил в сторону. В дальних рядах начинали покуривать трубочки, послышался в воздухе запах араки и через несколько времени чинное молчание стало нарушаться, сначала отрывистыми речами, а потом эти отрывистые речи перешли в общий говор. Внимание всех обращено было в ту сторону, откуда должен был начаться бег. Нетерпеливые поднимались и уходили на более высокие места посмотреть, не бегут ли кони. Стоя на холмах, они изредка переговаривались с сидящими.

— Видно? — спрашивал сидящий.

— Нет еще… Скоро надо быть…

— Пора бы…

— Вот что-то пыль поднялась впереди…

Вскоре послышался отдаленный топот и крики; яснее и яснее стало раздаваться приближение скачущих. Бо́льшая часть бурят поднялись на ноги, только ламы остались сидеть, сохраняя важное и глубокомысленное выражение на своих красных, расплывшихся лицах.

Кони, с заплетенными в гривы разноцветными лентами и с султанами на лбу, мчались во весь опор. Мальчики-буряты, посаженные на них, усиленно хлестали кнутами и кричали во все горло. Лошадь, прибежавшую раньше других, хозяин взял под уздцы и повел к старшему ламе. Лама с важностью, достойно его сана, тотчас поднялся на ноги, прочитал коню похвальную речь и приложил ко лбу его свою книжку. Коня отвели в сторону. Отставшие во время бега кони, как недостойные благословения и похвальных речей, стояли на дальнем плане.

Опять пронесся запах араки, и через несколько времени буряты отодвинулись в сторону от лам, очистив таким образом место для борцов.

В стороне раздевались двое бурят. Оставшись в одних штанах, они засучили их выше колен и старательно натерли руки песком. Два бурята подошли к ним, взяли их под руки и подвели к ламам. Борцы смиренно преклонили головы перед старшим ламой, лама прочел над их головами молитву и стукнул обоих по головам книжкой. Борцов отвели на середину площадки и оставили одних. С минуту они потоптались на одном месте, потом начали придвигаться друг к другу, быстро наклоняясь к земле, схватывали на ходу песок, натирали им руки, и вдруг разом бросились один на другого. Началась борьба. Долго возились борцы, не уступая друг другу, долго пыхтели они, стараясь свалить друг друга на землю, но, после продолжительных усилий, они свалились оба и продолжали борьбу, валяясь по земле. Наконец один из борцов успел забраться на другого и стал его давить. Дикие глаза его налились кровью, у рта была пена. Из толпы выбежали несколько человек и стащили победителя с его жертвы. Побежденный, едва поднявшись, скрылся в толпе, а победитель опять был подведен к ламе и снова получил колотушку в голову книгой.

Прошло несколько времени. Запах араки еще раз пронесся в воздухе, ламы пили чай и вкушали с дощечек баранину. Публика шумно говорила, покуривая из коротеньких медных трубочек. Слышались отзывы о борце, кто хвалил его, кто порицал; некоторые подпившие сторонники побуждали его, начинали ворчать, слышались слова вроде: «Эка важничает», «Куда ему — дрянь он!», «Вот погоди, попадется, намнут ему бока-то!». Отдохнувший после победы, борец был опять подведен к ламе и, после обычного благословения, снова вышел на площадку и стал важно расхаживать в ожидании соперника.

Соперник не замедлил явиться.

Опять помялись они несколько времени, похватали руками землю и быстро бросились один на другого. Победителем остался прежний герой. Его снова стащили с противника и подвели к ламе на благословение. Он переборол до десяти человек, и каждый раз по окончании борьбы его подводили к ламе. Сторонники борца хвалили его, другие подходили и трепали по плечу; противная партия молчала…

Вообще же больше было шуму и говору, чем молчания; кое-где даже слышалась крупная брань, подобная тому, как ругаются наши крестьяне.

— Да ты что!

— А ты что?

— То-то!

— Ну!..

— Пошел! Пьяная морда!

Конечно все это произносилось на монгольском языке.

Посидели ламы и гости, поели не одного барана, выпили несколько котлов кирпичного чаю, изрядное количество араки и потащились каждый к своей юрте.