Ева Воляк - Архипелаг мореплавателей

На обратном пути нас сопровождала группа испуганных мальчишек. Стоило нам на кого-нибудь из них посмотреть, как мальчуган с отчаянным криком убегал в кусты. Позднее наши отношения с детьми немного улучшились ценой, стыдно признаться, низкой взятки фруктами.

В деревне нас уже ждал обед, разложенный на циновках. Мы сели по-турецки; женщины — с одной, мужчины — с другой стороны, а хозяева по самоанскому обычаю сели отдельно, на другом конце фале. Одна группа девушек быстро и ловко подавала и убирала блюда, другая — стояла за нашими спинами и веерами из листьев на длинных палках отгоняла тучи мух. В этот момент налетел первый порыв ветра. Он поднялся неожиданно, сдул несколько циновок, покружил и утих. Хозяева спустили панданусовые занавески, но я успела заметить, что на море поднялись волны и вдалеке показались пенистые гребни.

Я почувствовала легкое беспокойство. Мы кончили трапезу, девушки сняли с лиственных гирлянд под потолком традиционные зеленые ула и набросили их нам на шеи. Я забыла о торнадо… Не каждый же день видишь собственного мужа, увенчанного босоногими красотками.

Потом демонстрировали свои успехи дети. Первый класс показал свое знакомство с алфавитом:

— Я — это буква А. А — это Алофа. Алофа значит любовь. Любовь важнее всего на свете.

От недоедания у ребятишек худые ручки и ножки. Каменистая земля Аполимы родит очень немного кокосов и таро, которых не хватает для того, чтобы наполнить восемьдесят желудков. А число их растет. Что ж — длинные, скучные вечера, нет электричества, развлечений… Ничего нет удивительного в том, что здесь прирост населения выше, чем в других частях страны. В 1951–1956 гг. он возрос на 38 %. Из-за перенаселенности острова правительство выделило на западном побережье Уполу немного земли, где построили деревню Аполима Фоу, которая дает приют излишнему населению Аполимы.

Дети покончили с алфавитом и перешли к цитатам из Библии. Пропели несколько псалмов тонкими, писклявыми голосами, а потом их глаза засверкали, босые пятки принялись выстукивать ритм, так как подошло время сивы. Дочь пастора, полная крутобедрая девушка, заиграла на укулеле, дети же (а за ними молодые люди и взрослые) выбежали на середину фале. Они покрикивали, хлопали в ладоши и передвигались на плоско поставленных ступнях по циновке — носки внутрь, пятки наружу; пятки наружу, носки внутрь.

— Знаешь, мама, чтобы так танцевать, нужно иметь грязные ноги, — шепнула мне Магда, эксперт по сиве в нашей семье. Действительно, босые ноги с тонкой пленкой песка на подошве легко передвигаются по гладкой циновке, чистые — «цепляются» за пол, прилипают к нему, так как на них всегда имеется тонкая пленка пота.

Дети подбежали к нам и поклонились. Мы поднялись на затекшие ноги, болезненно сознавая свою неполноценность. Только Магда танцевала как самоанка. Для нее сива была тем же, что для нас в ее возрасте краковяк.

Между тем ветер разгулялся вовсю. Он поднял тучи мелкого песка на пляже, сдувал пыль с пола, поднимал панданусовые циновки и гнал между скалами большие пенистые волны. Море выглядело, как взбунтовавшееся стадо овец. Когда дочь пастора великолепно исполнила прощальную сиву, хозяин в традиционной форме намекнул нам, что пора расставаться. Тут мы поняли, что он не без причины отливал каву с пожеланием нашего счастливого возвращения на Уполу.

Увешанные венками, цветами, мы боязливо спустились к лодке, которая показалась нам маленькой и ненадежной, а капитан — молодым и неопытным. Наши скандинавские друзья, хоть и были потомками викингов, высказывали те же самые сомнения.

— Не лучше ли отложить отъезд до вечера или даже до завтрашнего дня? Море очень неспокойно, — сказал Ганс Гульструп, бородатый экономист. Но жители Аполимы безгранично верили в возможности техники.

— Да, море немного волнуется, но на моторной лодке вы в полной безопасности.

Что ж, самоанцы и сейчас выплывают далеко за рифы в маленьких каноэ, а их предки преодолевали расстояние между островами вплавь, держась за высушенный кокосовый орех как за спасательный круг. Нам не оставалось ничего другого, как послушно сесть в лодку и грустно помахать всем восьмидесяти жителям Аполимы, которые высыпали на берег. До нас еще доносились звуки укулеле, на котором бренчала дочка пастора. Последнее Фаафетаи тофа соифуа смешалось с шумом моря, когда нос нашей лодки развернулся в сторону расщелины в скалах.

Мощная волна покатилась в сторону лагуны. Как только она оказалась над проходом, мотор заворчал изо всех сил, лодка выскочила в открытое море и помчалась вперед наперекор волнам, отбрасывающим ее на скалы. С первой же минуты мы перестали видеть и слышать. Я не могу сказать, что лодку качало, бросало или с ней творилось нечто подобное. Я не буду говорить, что нас перебрасывало с одной волны на другую, так как большую часть времени мы провели не на воде, а под водой. Помню, что одной рукой я уцепилась за тонкую жердь, поддерживающую брезент, а другой стиснула плечо одетой в спасательный жилет Магды, которая буквально вползла под лавку.

Только спустя некоторое время я начала различать среди грохота волн прерывистое фыркание мотора. Потом до меня донесся голос Збышка. Со всем тактом, который ему удалось мобилизовать, он экзаменовал капитана в области техники. К сожалению, слишком поздно. Оказалось, что технические познания экипажа ограничивались формулой: «хочешь ехать — залей топливо».

— А вы сумеете исправить двигатель, если он заглохнет?

— Не заглохнет.

— А если все же такое случится?

— Не заглохнет, потому что этого с ним ни разу не случалось.

Успокоенная, я воспользовалась тем, что нас на секунду выбросило на поверхность, и открыла глаза. Их тотчас же залило соленой водой, и они затуманились слезами. Но я успела заметить, что черная стена Аполимы удаляется от нас с черепашьей скоростью. В лодке не было весел, спасательных поясов, ничего такого, что хотя бы создавало видимость безопасности.

— Мама, мы не потонем? — допытывалась из-под лавки Магда.

Когда мы преодолели первые несколько сотен метров, напор волн немного ослаб. Несмотря на сильный ветер, светило солнце и обрушивающаяся на нас масса воды искрилась всей гаммой цветов. Как на сюрреалистической картине смыкались над лодкой салатового цвета раковины, глазурованные перламутровой пеной и обшитые оборками радуги. Потом снова открылось небо и осыпало нас дождем мелких брызг. Я вытерла лицо куском мокрой тряпки. Вдруг какое-то движение по правому борту привлекло мое внимание:

— Дельфины, смотрите, дельфины!

Почти в четырех-пяти метрах от лодки толстые, округлые, но поразительно ловкие тела выскакивали на гребни волн, описывали вместе с ними в воздухе широкие дуги, ныряли и исчезали под водой, снова взмывали вверх, сверкнув серебристым брюхом, и с грациозностью балерины уходили в глубину так близко от лодки, что можно было дотронуться рукой до их темных спин. Мы стали обрывать с ожерелий зеленые листья и бросать их в воду. Дельфины вели себя, как дети, скользили рядом с лодкой, выскакивали из воды и прятались под лодку. Я не знаю, сколько их было. Двигались дельфины так стремительно, что мы не могли их сосчитать. Капитан, взволнованный, как и мы, все время повторял, что если лодку сопровождают дельфины, то с ней ничего не случится. Животные доплыли с нами почти до самых рифов у Маноно. Но еще раньше мы увидели косяк летающих рыбок. Маленькие рыбешки, словно бабочки, парили на распростертых плавниках-крылышках несколько десятков метров, падали, снова поднимались и пропадали под водой.