Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц

Мы напились, наполнили водой всю посуду, подставили головы под прохладную струю. Никто из наблюдавших все это не проронил ни слова, снисходительно, почти ласково взирая на нас. Чуть заметные улыбки их как бы говорят о неофициальном гостеприимстве: приветствуем вас, пожалуйста, пользуйтесь водой. Вот мы совещаемся под платаном, что делать дальше. Сейчас полдень, самое пекло. Перед нами на выбор Приена, Милет и Дидимы — три ионических и лидийских города, уцелевшие представители Тралл, Магнезии, Алинды, Эвромоса, Афродисиаса, Галикарнаса… Что ж, отправимся к раскаленным скалам, среди которых некогда была построена прославленная Приена.

Парень, который до сих пор оставался в тени незамеченным, отделился от ствола эвкалипта, едва мы, увешанные фотоаппаратами, оказались в поле его зрения. В руке у него болтался большой ключ. Как выяснилось позже, это был всего лишь символ его почтенной должности ключника. Дело в том, что отпирать ключом было нечего.

В Приене ни души. Город мертвее мертвого. Он проиграл битву и времени и человеку. Статуи и капители, монеты, фаянсовые сосуды, глиняные статуэтки, обеденные приборы, ручные мельницы, инструменты ремесленников — все это вывезено в Берлин и Лондон, в Париж и Стамбул. От Приены осталась лишь каменная пустыня — фундаменты зданий и жертвенников, подкова амфитеатра, следы школы и казарм. Тут же был парламент с креслами депутатов и каменным столом, на который посланцы народа клали свитки с интерпеляциями. Надпись BULE KAI DEMOS [18] Власть народа. , греческий вариант латинского SENATUS POPULUSQUE ROMANUS [19] Сенат и народ римский. , высеченная на фасаде, напоминает, что уже во времена греческой демократии правительство было вынуждено считаться с народом.

Однако обращают на себя внимание не только парламент, храм Афины н стадион, многотонные колонны которого скатились вниз по склону и, словно оторванные конечности, торчат вдалеке от изуродованного тела. Внимание привлекают обыкновенные жилища обыкновенных людей. Это были прелестные уголки, архитектурно продуманные, сочетающие красоту и практичность, удобства и простоту, все, что необходимо для жизни общественной и личной. По крытому коридору с колоннами входили с улицы в зал. За ним располагались спальня и столовая, слева от открытого двора — кухня с кладовой и необходимые удобства. Среди этих удобств были сидячая ванна и бидэ с проточной водой, то, что большинству турецких семей теперь даже и не снится. Город отличался строгими прямыми улицами, порядком, системой. Еще бы! Ведь Приену строил Гипподам Милетский, знаменитый греческий архитектор, основоположник градостроительства!

Тяжелый аромат инжирных деревьев висит над улицами Приены. Кое-где молчаливо стоят одинокие оливы, а там вон столпились сосны, колючая агава и олеандр. Олеандр как раз цветет, разгоняя своими розовыми цветами, словно улыбками, тягостную атмосферу ушедших веков.

Мы возвращаемся в долину, в блаженное прибежище, где есть вода и тень, где, кроме молчаливых людей, отдыхает и стадо верблюдов, животных во всех отношениях мудрых, потому что им и в голову не пришло променять тень на полуденный зной.

Двадцать восьмого мая 585 года до нашей эры вдруг ни с того ни с сего день превратился в ночь, солнце погасло. Единственный, кто в этот день не трепетал от страха перед местью богов, был Фалес из Милета. А чего ему было бояться? О том, что произойдет, он знал наперед, предсказав с большой точностью чудо — солнечное затмение. За это он был удостоен великих почестей вроде, скажем, звания лауреата государственной премии малоазиатского греческого селения и сразу же стал знаменитой личностью. Хотя патрициям было хорошо известно и о дельфийском оракуле и о чем-то подобном в Дидимах, что в четырех часах ходьбы от Милета, они тем не менее не смешивали Фалеса со жрицами. Просто они знали, что Фалес долгие годы изучал вавилонскую астрономию, что путешествовал в Египет, где по тени пирамид точно определил их высоту, что он первым установил закон, по которому любой вписанный угол, опирающийся на диаметр, является прямым, что над помещением, где он работает, есть солнечные часы и что вообще это великий ученый — математик, философ, астроном, всесторонне образованный человек.

Сейчас селение, где жил Фалес, называется по-турецки Балат, вероятно затем, чтобы туристы не смешивали его крытые соломой лачуги и глиняные берлоги с остатками гордого Милета. Кроме соломы и обожженной глины, в Балате примечательны окружающие дворы и оградки, сложенные из каменных остатков разобранных античных построек. Даже мост тут сделан из двух древних архитравов. Он простоит еще несколько тысячелетий. Но над соломой лачуг возвышается великолепный амфитеатр с круглыми сводами парадных лестниц, огромное сооружение на двадцать пять тысяч зрителей. За ним находятся ратуша, гимназия, бани, северный рынок, южный рынок, зернохранилища, стадион, причал — здорово, ничего не скажешь!

В театр входили прямо с кораблей, на которых зрители съезжались со всех островов, рассеянных вдоль побережья. На противоположной стороне Театрального залива находился другой залив, охранявшийся двумя мраморными львами. Тут причаливали торговые суда, на которые грузились товары из милетской шерсти и шелка. Отсюда их развозили по всему известному в те времена свету — по Средиземноморью, по черноморским портам, в Египет. В Милете процветали ремесла, торговля, искусство и науки. Здесь была усовершенствована азбука, которую купцы привезли из финикийского Угарита, были заведены точные меры веса и уже где-то в седьмом веке до нашей эры чеканили монеты.

Но Милет был славен не только широкой известностью Фалеса Милетского и почтенного основателя градостроительства Гипподама Милетского, мудростью Анаксимандра, друга Фалеса, природоиспытателя и первого в мире картографа. Милет был славен еще тем, что здесь жила дева Аспасия, которая довольно долго не выходила замуж, но при этом не оставалась недоступной для своих почитателей, весьма ценивших как ее прелести, так и ее остроумие. Эта гетера создала школу, которая вскоре прославилась настолько, что в нее вступил даже Сократ.

Если бы древние информационные агентства располагали современными средствами связи, Аспасии было бы обеспечено паблисити по крайней мере такое же, как и иранской шахине Сорейе. Дело в том, что в Аспасию влюбился видный государственный деятель того времени Перикл, на свое несчастье незадолго до этого утвердивший закон о том, что мужчины афиняне могут жениться на девушках только чистой расы, то есть на афинянках. Произошел скандал. Перикл пал жертвой собственной страсти и собственного же расистского законодательства. Он был вынужден развестись с законной женой. Вокруг Перикла и Аспасии стал объединяться цвет Афин, нечто вроде античного мозгового треста: поэт и драматург Софокл, историк и путешественник Геродот, философ и математик Анаксагор, архитектор Гипподам, скульптор Фидий, драматурги Эсхил и Еврипид. Афинский свет вращался вокруг «иностранки» Аспасии, Аспасия задавала тон своей новой родине.