Генри Мортон - Южная Африка. Прогулки на краю света

В их родной Голландии, откуда прибыли предки буров, все измерялось другими масштабами. Фермы там были небольшие — гораздо меньше, чем в других европейских странах. Луг в несколько акров считался вполне достаточным для того, чтобы прокормить среднее стадо. Но попав на Кап — где земля, кстати, далеко не всегда покрыта зеленой травой, — голландцы быстро пересмотрели свои взгляды. Теперь и пастбище в несколько тысяч акров казалось им не таким уж большим — ведь и стада заметно выросли! Поэтому буры уходили все дальше и дальше, осваивая под пастбища новые земли и лишь изредка возвращаясь к своей цитадели на берегу Столовой бухты.

Подобная жизнь коренным образом отличалась от традиционной западной модели, опиравшейся на средних размеров фермерское хозяйство. И привлекала она далеко не всех — лишь самых смелых и независимых (ну и еще, быть может, самых бестолковых и ленивых). В новой жизни не было места садовым ножницам, ее символами стали ружье и походный вагон. Это было существование под открытым небом, вдали от больших городов. Привычным комфортом приходилось, конечно, жертвовать, зато трекбуры обретали свободу, в первую очередь свободу от опостылевшей Ост-Индской компании. Некоторые из таких фермеров-скотоводов возводили маленькие белые фермы — вроде тех, что остались на западе. Другие кочевали с одной арендованной фермы на другую. Впрочем, фермами они назывались лишь по привычке. По сути же это были просто участки пастбищ, которые трекбуры на время брали в аренду. Вполне естественно, что люди эти не обременяли себя строительством капитального жилья — обитали в наскоро возведенных шалашах или лачугах. А кое-кто, из наиболее неуемных, и вовсе предпочитал ночевать в вагоне. Таким образом, мы видим, что тяга к походной, вольной жизни — когда ешь мясо с костра и засыпаешь под звездами — угнездилась в душе бура уже в самые первые годы освоения Африканского материка.

И, наверное, именно она заложила основу для формирования совершенно особого африканерского характера.

В некоторый момент с бурами, потомками голландских крестьян, что-то произошло. И, на мой взгляд, то преображение, которое буры претерпели в дикой глуши южноафриканского вельда, стало переломным моментом в истории Южной Африки. Итак, на первых порах трекбуры по своему менталитету оставались европейцами, волею случая заброшенными на далекий неисследованный континент. Всего одно поколение отделяло их от европейских корней. В 1736 году, когда первые бурские стада уже подбирались к нынешнему Свеллендаму, еще можно было отыскать какого-нибудь 85-летнего старика, воровавшего в детстве яблоки из садов ван Рибека! И наверняка многие из старшего поколения буров — тех самых, что ныне трусили на своих пони по приграничной полосе — помнили, как, сидя на коленях у матери, с упоением слушали рассказы о голландских ветряках и каналах или же о французских виноградниках. Увы, если б в конце жизни вы спросили у одного из бурских стариков, что такое для него Европа, то скорее всего услышали бы: «Европа? Это всего-навсего полузабытые материнские рассказы о родных краях… ну и еще, может быть, воспоминания о шумных гулянках матросов в капских тавернах…» Вот и все.

Фигурально выражаясь, буры повернулись спиной к морю, которое связывало их с далекой, ставшей почти нереальной Европой, и обратили взгляд на горы, за которыми лежала неисследованная внутренняя часть Африканского материка. Именно в этом ключе и надо рассматривать историю буров — как неоднозначный, но вполне конструктивный процесс. Отрекаясь от Европы, буры отдавали свое сердце Африке; перебираясь жить на новые земли, они и сами изменялись. А уж когда восприняли новый, продиктованный суровой необходимостью образ жизни, то и вовсе стали африканерами. Здесь вновь просматривается аналогия с освоением Американского континента. Как американский Фронтир перемалывал, деформировал англичан, голландцев, немцев, шведов и в конце концов превращал их в американцев, точно так же горячая, неукротимая земля Южной Африки воздействовала на первых европейцев и переплавляла их в новую национальную общность. Здесь надо сделать немаловажное добавление: эти белые европейцы не только пришли на африканскую землю, но и осмелились ее полюбить. Полюбить искренне, горячо, что называется, всем сердцем. Так, как англичанин любит родную Англию, а шотландец — Шотландию.

Это тем более удивительно, что европейским переселенцам пришлось приспосабливаться к совершенно непривычным природным условиям. Многие поколения их предков жили на заливных лугах Голландии, в нижнем течении Рейна или в отнюдь не тропической Франции. Новоявленные же африканеры очутились в жаркой стране высоких гор и глубоких ущелий. Это была страна необъятных равнин, которые в летнее время пламенели зарослями цветущего вереска и дикой акации; всю ее пересекали русла пересохших рек и ручьев, которые зимой превращались в ревущие потоки. Бросающая вызов, коварная земля, где каждая пещера, каждый клочок буша могли скрывать смерть в лице маленьких смуглолицых мужчин, сидевших в засаде со своими отравленными стрелами. В будущем буров ждали новые испытания (хоть они пока об этом и не догадывались): навстречу им с востока двигались орды храбрых, воинственных и великолепно организованных туземцев. Кровожадные банту станут главными врагами вуртреккеров, с ними придется сражаться за каждый квадратный ярд земли.

Уходя от моря, буры отказались и от всех его даров. Европа, торговля, большие города с их соблазнами — все это оказалось забыто и отвергнуто. Буры прекрасно могли без этого обойтись. Единственное, что они взяли с собой из старого мира, — Библию. С таким багажом — скот, нехитрые пожитки, умещавшиеся в вагон, и Священное Писание — буры выступили в поход на Африку. Они прошли тысячи миль по вельду и в тени могучих гор. Они давали имена рекам и холмам, воевали, рожали детей и незаметно прикипали сердцем к этой земле. Так выковывалось новое поколение африканеров.

Практически в то же самое время, когда буры покинули берега Столовой бухты и двинулись на восток, в мире произошло еще одно, на первый взгляд, очень похожее событие. Тысячи людей того же европейского происхождения, прежде скученно жившие на атлантическом побережье Америки, вдруг снялись с места и начали продвижение на запад. Несмотря на внешнее сходство, эти два трека, два массовых исхода, в значительной степени разнились. Начать с того, что американских пионеров было гораздо больше, чем буров. Перевалив через горный хребет, они двинулись на запад, возводя по дороге населенные пункты и постоянно расширяя полосу Фронтира. Общая картина наводит на мысль о вторжении великой армии, которая продвигается вперед, но не забывает укреплять позиции на завоеванной территории. В отличие от них, буры — гораздо более малочисленные — почти не оставляли за собой следов. Их Великий Трек скорее уж можно сравнить со скрытным передвижением кавалерийского дозора. Если позволительно мерить эффективность переселения народов какими-то единицами, мы бы сказали, что минимальная единица американского трека — небольшой городок, в то время как для южноафриканского трека та же самая единица представлена одиноким ранчо, на многие мили удаленным от соседнего.