Галина Шевцова - Япония. В краю маяков и храмов

В собачье-кошачье-одежных магазинах появилась зимняя новинка — пушистые комбинезоны с капюшонами и заячьими ушами.

Птицы еще не собрались, но они полетят, дай срок. И осенний запах мокрой земли и опалой листвы совсем как у нас. Неужели все осени одинаковы? Почему-то хочется в это верить…

О храмах и нравах Тайваня, бритых монахинях, утренних базарах, корнях женьшеня, вишневом варенье и цветных карандашах, подземных ходах и неожиданно вынырнувшем из пролома пространств городе Арканар

Сакураи взял меня в Тайвань. А я-то думала, что это просто треп. Ничего себе! Если бы кто-то мне сказал, что я поеду к черту на рога с человеком, которого вижу второй раз в жизни (ведь когда меня Сакураи тогда в кафе в Тайвань звал, именно так и было) — посмеялась бы! Но судьба обожает шутки.

И потому первый, кого я вижу в порту, — тихо давящегося от смеха Сакураи.

— Сэнсэй, вы чего?

— А ты вот на Ямаучи нашего (это начальник из научно-исследовательского института Гангодзи) погляди.

— Да Ямаучи как Ямаучи — хороший человек, веселый.

— А ты сзади погляди…

— Чего?

— Сзади, говорю.

Сзади у Ямаучи штаны велюровые. Точнее, спереди они тоже, конечно, велюровые, только это не очень интересно. А вот сзади на штанах аккуратно и симметрично отпечатаны две мокрые пятерни. Видать, руки ходил мыть, бедняга…

Компания наша — особенная: все с приветом, как их отрекомендовал Сакураи. На самом деле, очень смешное общество. В своем роде трансформер. Команда быстрого реагирования на проблемы архитектурных памятников. Архитекторы в лице Сакураи, Косиды и меня (так называемые кошки сами по себе), реставраторы дерева — в лице уже знакомого вам велюрового господина Ямаучи и смешной хрупкой барышни. Я ее вспомнила: когда мы с сэнсэем к Ямаучи в институт Гангодзи ходили, она там гроб X века реставрировала. Очень субтильное создание. Пальцы тоненькие, глаза беспомощные. Только курит, как сапожник, одна из всех. Далее — реставратор старинных документов и бумажных ширм господин Саката — мирный, немного толстенький человечек средних лет. «Очень добрый и славный», как сказал мне Сакураи, что впоследствии оказалось истинной правдой. Потом, пожилая тетенька книжный реставратор, я с ней не очень общалась. Далее компания реставраторов храмовой живописи — сэнсэй из Киотского университета с незапоминаемой фамилией. Такой себе старикан с усами, седоватый, веселый. С ним ехали две девчонки-студентки. У одной на заднице висела сумочка с пушистой меховой крышечкой. Я иногда эту крышечку тихонько пальцем трогала, а Косида делал мне за это страшные глаза.

Присмотревшись к ситуации, мы с Косидой пошли к студенточкам знакомиться.

— Привет, — говорит Косида, — у вас сэнсэй злой?

— Ага, злой, такой злой, мы сперва просто плакали, а теперь немного привыкли…

— Слушай, Косида, — говорю я тихо, — по-моему, этот их сэнсэй вовсе злым не выглядит.

— А чего ты решила, что он злой?

— Так они же сами сказали!

— Тю, так это порядок такой. Мы должны были спросить, злой ли у них сэнсэй, а они ответить, что очень злой.

Н-да, ну и порядки! А про Сакураи мне, спрашивается, что говорить? То же самое при случае отвечать придется?

Кроме прочих сэнсэев, с нами отправился в путешествие еще бородатый лысый тощий и нервный химик по краскам, он же фотограф живописи. И одна из самых забавных особ — барышня из Токио. Тоже из живописцев. Она с нами не ехала — уже в Тайване ждала. Звали ее Хироми Мурамацу. Очень смешная — в мелких кудряшках, черной кружевной кофточке и шляпке с опущенными полями. «Эти осакцы так странно говорят [49] В Осаке говорят на Осака-бен, то есть на диалекте; кроме того, у осакцев другое произношение, мелодика и темп речи, поэтому, даже если осакец не употребляет диалектных слов и оборотов, все равно все понимают, откуда он. , — сказала она мне доверительно, — я их не очень понимаю! Как ты-то?» — «Да я привыкла уж…»

— Они вечером пить пойдут, — сообщил автору этих строк Сакураи, — иди с ними и очаруй токийскую барышню. Она суперовая, можешь мне поверить.

— А зачем мне ее очаровывать?

— Тю, смешная, так ведь ты в Токио потом небось поедешь?

— Конечно поеду.

— Ну и с кем-то же там водку тебе надо будет пить или как?

В тайваньском порту до меня долетают несколько китайских фраз. Их звучание так меня поражает, что я останавливаюсь как вкопанная, и глаза мои выражают лишь вселенскую пустоту.

— Что с тобой? — спрашивает Сакураи.

— Со мной ничего. Просто вот услышишь такое, японский сразу родным покажется! — Хохот присутствующих заглушает конец реплики…

Тайвань — это крупный остров в тропической зоне, расположен он между японским островом Окинава и Китаем, но поближе к последнему. История политической принадлежности острова сложна и запутана. Были там, по-моему, и времена, когда Тайвань являлся частью Японии, а теперь тоже не понять — отдельное это государство или часть Китая. И вправду, в тайваньских городах есть что-то японское. Такая же немного скворечниковая структура застройки, обилие рекламы. Но на этом сходство заканчивается. По ощущениям Тайвань мне показался намного ближе, например, к Индии. Жарко и довольно грязно. Но без вони и безобразий на улицах. Люди мягкие, приветливые и не вороватые. Женщины в основном толстые. На дорогах полно мотороллеров, раскрашенных в самые безумные цвета, украшенных мехом и игрушками. Как будто это не техника, а домашние животные. Ездят на них по двое и по трое, а иногда и целыми семьями, усадив перед рулем пару детей. У нас от такого зрелища любого гаишника тут же на месте кондратий хватил бы.

Первые этажи зданий открыты и похожи на гаражи или склады. Там обычно сидят люди — торгуют, едят или готовят еду. Продают гигантских (с теленка) игрушечных собак в полиэтиленовых пакетах.

Старики могут говорить по-японски.

Основные города называются не мудрствуя лукаво — Северный, Южный, Восточный (Тай, Тайпей, Тайнан). Мы приехали в Тайпей, а жили в Тайнане. И вообще — ездили везде. Но моря почти не видели, только издали. Жаль! Говорят, что там очень красивые берега.

А японцы мои существуют в Тайване не как туристы, а как жители. Они не глядят на мир из окна. Они бьют ноги о придорожные бордюры и как черти перепачкиваются в пыли реставраций смолой и цементной крошкой. Они вытирают штанами сиденья маленьких тайваньских машинок и треплются с каждым встречным. У них тут невиданное море разных знакомых, которые постоянно заполняют пространство вокруг. Они заходят в жилые дома, шлепают по лестничным площадкам: и чистым, и захламленным до потери пульса, гладят кошек, пьют воду из колонок и едят за пластмассовыми столиками в открытых ангарах то, что тут же на улице приготовлено. И пьют чай с толстыми монахинями в задних комнатах храмов.