Леонид Почивалов - И снова уйдут корабли...

— Неужели где-то на свете бывает зима!

— Говорят, есть на свете такие страны… — в тон ему отозвался Денискин.

«Марина» стояла в северной части рыбного порта, и идти до нее порядочно. Отсюда, из этого района, хорошо виден весь порт, лежащая на светлой утренней воде темная узкая и кривая клешня мола, как бы захватившая в плен несколько ожидающих причала судов, в том числе грузную серую махину японского контейнеровоза, на который сегодня ночью было совершено нападение. А дальше за стрелкой мола, словно айсберг, отсвечивал снежными бортами красавец лайнер. Это «Глория». Она зашла сюда с туристами всего на двое суток и сегодня ночью уходила к другим берегам и странам. Вспомнился рыжий старик, его шалопай внук, фигуристая дочка… Будто они совсем из другого мира, из другой Галактики и существуют с Гурьевым на разных горизонтах времени.

У причала вблизи «Марины» уже пестрела толпа женщин — жен и подруг моряков. Пришли провожать. Как принято. Обычно до самого отхода они торчат на борту вместе со своими дружками, но сейчас их не пускает полиция. Африканки любят одеваться броско, а сегодня накануне рождества, хотя многие из них и не христианки, нарядились в самое лучшее. Все в платьях до пят из дешевого, но яркого материала, у каждой на голове высоким тюрбаном крепко накрахмаленный платок. Тонкие, стройные, с гордой осанкой, с красиво откинутой назад головой — ну прямо-таки принцессы, пожаловавшие в порт для развлекательной прогулки на королевской яхте. А ведь на самом-то деле голь перекатная, не каждый день сыты бывают, и отправляют сейчас своих мужчин — мужей, отцов, братьев — в долгий и тягостный рейс только потому, чтобы хоть как-то свести концы с концами.

Один из мотористов жестом остановил Гурьева, подтолкнул вперед хрупкую молоденькую женщину.

— Капитан, это моя жена! — В голосе у парня звенела гордость.

Взора не оторвешь от лица африканки, до чего ж хороша. Словно статуэтка из черного дерева. Глаза — с блюдце. Есть чем гордиться моряку! И как он такую оставляет на берегу!

Женщина, оценив восторженный взгляд чужеземца, почувствовав власть своей красоты, тут же поборола робость, широко и свободно улыбнулась и протянула Гурьеву небольшую блекло-зеленую веточку какого-то дерева.

— Счастливого Нового года, капитан!

Гурьев с недоумением взглянул на ветку, не понимая, что означает этот подарок.

Женщина искренне удивилась, что белый капитан не знает таких простых вещей.

— У нас веточку хибискуса дают тем, кто уходит в далекий путь, — пояснила она. — И тогда с ними ничего не случается.

— Спасибо! — рассмеялся Гурьев. — Значит, теперь с нами будет все в порядке. Очень нужный подарок.

Едва Гурьев ступил на борт «Марины», как его тут же закрутили предотходовые дела. Уходят-то надолго. Все надо досконально самому проверить — и документы, и горючее, и продукты, и наличие плавсостава. А тут еще полиция препятствия создает у трапа: кого-то не пускают, кого-то не выпускают. Ищут беглецов. Да разве сыщешь!

В десять приехали Эдик с Лаурой на своей «Волге», у Попцова на машине особые номерные знаки государственной санитарной службы, и пускают ее повсюду беспрепятственно, в том числе и в порт. Медицина в этой стране в особом почете. Неудивительно: на пятнадцать тысяч населения один врач!

Эдик приволок корзину с фруктами — новогодний подарок Гурьеву и Чугаеву. Фрукты отменные — крупные пупырчатые ананасы, желтые клубни манго, мясистые авокадо, целая гроздь маленьких сладких, как мармелад, бананов…

— Там, в багажнике, еще ваш ящик с книгами и журналами из посольства, — напомнил Попцов. — Пошли кого-нибудь за ним. Только сперва взгляну на твоего рулевого.

Где он?

Через полчаса Попцов вернулся из каюты Адемолы.

— Малярия. Ты не ошибся. С небольшим осложнением на легкие. Сделал ему укол и дал таблетки. Лучше бы твоему Адемоле в рейс не ходить. Но он наотрез отказывается оставаться. Говорит, что лишиться работы хуже болезни.

— Он прав, — сказал Гурьев.

— Думаю, все обойдется. У него пошло на улучшение. Они же здесь малярией болеют постоянно. Для некоторых это что-то вроде насморка.

Попцов вынул из портфеля коробку.

— По блату достал таблетки — в муниципалитете. На всю твою ораву. Пусть попринимают недельку для профилактики. Их здесь за время стоянки комарики всласть покусали.

Это был царский подарок. Антималярийные таблетки стоят дорого, матросам-африканцам не по карману. Значит, в рейсе будет у капитана Гурьева здоровый экипаж.

— А теперь дай мне матроса принести из машины твое чтиво…

Гурьев потянулся к трубке телефона.

Вдруг наверху на палубе раздался топот шагов, потом короткий тугой хлопок — явно выстрел, — крики. И тут же вой полицейской сирены на причале… В каюту вбежал взволнованный Павел.

— Поймали! У нас на борту поймали. Молодой парень. Стрелял…

Случилось, что тралмейстер на баке проверял свое хозяйство. Заглянул за ящики на палубе, а там притаился человек. Тралмейстер не из робкого десятка, рявкнул: «Выкатывайся отсюда!» А человек поднял пистолет и выстрелил. Промахнулся, второй выстрел сделать не дали — подбежали матросы, легко совладали. Человек оказался раненым и от потери крови ослабел.

Гурьев, Попцов и Чугаев поднялись на палубу. Пойманный лежал на досках. На нем была мокрая рубашка с оторванным рукавом и брюки. Рубашку опоясывал ремень с прикрепленной к нему пустой кобурой пистолета. Штанина брюк покраснела от крови. Трудно было понять, как он сумел в таком состоянии забраться ночью на борт «Марины»? По швартовым канатам или еще как?

Вокруг пленника толпились матросы. Лица у них были искажены злобой. К пиратам здешние моряки относятся с ненавистью — мешают людям зарабатывать свои деньги, трепят нервы, по их вине ужесточается режим в порту. Бандитизм простому народу лишняя тягота.

Пленник лежал неподвижно, стиснув от боли зубы, только глаза, озаренные светом, затравленно скользили по лицам окруживших его рыбаков. Вдруг ресницы раненого настороженно дрогнули — он увидел Гурьева и Попцова, которые протиснулись сквозь толпу любопытных.

— Я врач, — сказал Попцов, опускаясь перед лежащим на одно колено, — осмотрю ваши раны.

Пленный не ответил, только зажмурил глаза от боли, когда Попцов разрезал ножом его штанину, содрал с раны на ноге черную от крови тряпку, перевязал рану заново свежим бинтом.

Пятеро подошедших полицейских, нетерпеливо ожидавших конца этой процедуры, тут же подхватили парня под руки и потащили к трапу. Ноги его волочились по палубе, он стонал, и в этом стоне были не только страдания раненого, но и тоска обреченного.

В этой стране с бандитами не церемонятся. За вооруженный грабеж неизменно смертная казнь и часто публичная на берегу океана, при стечении тысяч зевак. Да еще по телевизору покажут. Считают, что только так и можно задавить вооруженный бандитизм.