Адельберт Шамиссо - Путешествие вокруг света

При очень слабом ветре, дувшем с суши, мы взяли курс на Ваху. Восход солнца 25 ноября застал нас близ Овахи [Гавайи] и Мауе [Мауи]. Ветер улегся. Стояло прекрасное утро. Величие, покой и ясность. Воздух прозрачный, и море тихое. Чистые и безоблачные, вздымались высокие, с плавными очертаниями горные вершины обоих островов. Капитан Коцебу воспользовался этим моментом, чтобы измерить высоту гор.

Ночью поднялся ветер, мы вновь встретились с пассатом. Увидели огни на острове Тауора. 26 ноября быстро прошли вдоль цепи островов и взяли курс на юг. Недалеко выбрасывали фонтаны два кита. Мануя лежал на палубе, страдая морской болезнью, и его слуга вряд ли был в состоянии помочь ему. Мануя тоже тщательно собирал и сохранял семечки яблок, которыми мы его угощали. Ночью лавировали у берегов острова Ваху.

27-го днем «Рюрик» подошел к гавани Хана-руру. С первым же прибывшим каноэ Мануя отправился на берег, и вскоре появился королевский лоцман, англичанин Херботтел, который предложил стать на якорь за рифом, поскольку каждое прибывающее судно буксируют в гавань во время штиля, регулярно наступающего здесь перед восходом солнца.

Как только «Рюрик» бросил якорь, капитан отправился на берег. Только что из бухты вышла американская шхуна «Трэвелер» из Филадельфии под командой капитана Вилкокса. За полосой прибоя мы могли разглядеть красивый город, окаймленный стройными кокосовыми пальмами, крытые соломой хижины и европейские белостенные дома под красными крышами. Город словно прерывает солнечную равнину, раскинувшуюся у подножий гор. Лес с вершин спускается далеко вниз по склонам. В гавани стояли два корабля; оба принадлежали властелину островов. Трехмачтовое судно, которое вскоре должно было получить имя жены короля Тамеамеа, утром 29 ноября с грузом таро вышло на Оваи. Второе судно, названное «Кахуману» по имени самой благородной жены Тамеамеа,— это небольшой, элегантный, быстроходный бриг, построенный во Франции как каперское судно; первоначально он носил название «Большая колымага» (La grande guimbarde), а потом англичане окрестили его «Лесником» (Forester). Будучи сторожевым судном, «Кахуману» произвело при заходе солнца обычный пушечный выстрел.

Капитан вернулся на корабль, не слишком довольный оказанным ему приемом. Народ был все еще настроен против русских, и у губернатора Каремоку ему тоже пришлось бороться с этим предубеждением. Капитану помог Юнг. Губернатор, которого англичане называют Питтом, второе по значению лицо после короля на Сандвичевых островах, все же обещал Коцебу пунктуально выполнять приказы Тамеамеа, касающиеся нашей экспедиции.

28 ноября в 6 утра условленным пушечным выстрелом мы вызвали каноэ, которые должны были отбуксировать нас в гавань. Прибыли лоцман и восемь двойных каноэ, в каждом под командой владельца от 16 до 20 гребцов. Якорь был поднят; с играми, смехом и шумом островитяне повели за собой «Рюрик», соблюдая при этом такой порядок и демонстрируя такую силу, которые удивили наших моряков. Мы плыли со скоростью три узла в час, а затем стали на якорь под стенами крепости. Г-н Юнг поднялся на борт, чтобы получить вознаграждение за услуги, оказанные нам людьми короля.

Не могу обойти молчанием первое, что бросилось, как и всякому чужестранцу, в глаза: всеобщую, назойливую, алчную предупредительность другого пола, громко раздававшиеся вокруг нас предложения женщин, а также мужчин от имени женщин.

Стыд, как мне представляется, — врожденное чувство людей, но целомудренность — это добродетель лишь в нашем представлении. В условиях, более близких к природе, женщина в этом отношении зависит от воли мужчины, собственностью которого она является. Мужчина живет охотой. Он заботится об оружии и добыче, кормит семью. Способный носить оружие, используя свою силу, он осуществляет грубую власть над женщиной, а та вынуждена терпеть. У мужчины нет никаких обязательств по отношению к врагу; повсюду, где бы он ни встретил врага, он должен его убить. Употребит ли он мясо убитого в пищу или оставит гнить, не имеет значения. Но если он дарит чужаку жизнь, то вместе с жизнью должен давать ему все, что нужно для существования; еда готовится для всех, и мужчине нужна женщина.

На более высокой стадии развития гостеприимство становится добродетелью; глава дома поджидает чужака на дороге и ведет его в палатку или под крышу своего дома, ибо вместе с ним входит и благословение божества. С этим легко связывается и обычай предлагать пришельцу свою жену, а отказ становится оскорблением.

Чистые, неиспорченные нравы.

Этому народу, народу радости и довольства, — о, если бы я мог вам дать возможность хотя бы раз вдохнуть тепловатый, пряный воздух, бросить взгляд на чистое, яркое небо, почувствовать всю красоту бытия! — этому народу, говорю я, мы привили стремление к приобретению собственности и лишили его чувства стыда. На северном побережье, отделенном горами от портового города, я надеялся встретить более патриархальные, неиспорченные нравы.

В первый же день я познакомился с г-ном Марини (доном Франциско де Пауло Марини, которого островитяне называли Манини). Он не сразу пошел мне навстречу, но потом всегда охотно помогал и делился знаниями. Угадывая душой и взглядом именно то, что мне было нужно, он снабдил меня теми сведениями об этих островах, которыми я сейчас располагаю. Марини был еще очень молод, когда однажды в одной из гаваней американо-испанского побережья, я думаю в Сан-Франциско, его с фруктами и овощами послали на корабль, который готовился сняться с якоря. Матросы напоили мальчика, он заснул, и его спрятали. Когда же он проснулся и вышел на палубу, корабль был уже в открытом море. Жребий, определивший судьбу Марини, был брошен. Его высадили на Сандвичевых островах, и впоследствии он стал вождем. Будучи рачительным сельским хозяином, г-н Марини извлекает из земли все новые источники дохода, без устали выращивая ранее неизвестные островитянам полезные виды животных и растений. Будучи деятельным торговцем, он снабжал всем необходимым многочисленные суда, идущие к этим островам. Под жарким небом тропиков ему удается надолго сохранять мясо, засаливая его, что испанцы в Новом Свете считали невозможным. У меня сложилось впечатление, что Марини, как независимый человек, держался вдали от короля и был у него в немилости. Он вращался больше в торговом мире. Я был счастлив отметить, что теперь он уже не интересовался кораблями. В первой же нашей с ним беседе меня привлекло одно его высказывание. Речь шла о последних мировых событиях и о Наполеоне. «Он, — сказал Марини, — пригодился бы в нашей испанской Америке». Таких слов я не слышал еще ни от одного испанца.