Адельберт Шамиссо - Путешествие вокруг света

Нам обещали и другое зрелище: народные игры с оружием в исполнении вождей и других знатных людей. Инсценировка битвы, особенно если учесть особую горячность этого народа, может легко превратиться в настоящую битву. Оружием служило копье, которое бросали не высоко поднятой рукой, как это делали греки, а опущенной, сначала пронося над землей и затем подбрасывая снизу вверх. Во время игр вожди надевают плащ из перьев.

Я пропустил эти игры, что было для меня невосполнимой утратой. Они должны были состояться 7 декабря, но в тот день их не было. 8-го капитан отправился на двухдневную охоту в окрестности реки Жемчужной [Перл-Ривер]. Я же решил совершить экскурсию через весь остров на северное побережье. Каремоку поручил двум людям сопровождать меня и подготовил все для дружеского приема там, где мне предстояло побывать. Я прошел долину позади Хана-руру и поднялся на гребень горы в его самой низкой точке. С крутого, обращенного к северному побережью обрыва я спустился босиком, как привык делать в Швейцарии, переночевал внизу и вернулся в Хана-руру по другой долине вечером 9 декабря, через расположенный чуть западнее и выше горный проход. Игры с оружием, которые состоялись в тот день, уже закончились.

Мануя старательно, точно и с любовью исполнил все приказы своего повелителя, обеспечил заготовку и доставку дров и т. п. Мы вновь поручили ему привезти королю то, что ему полагалось. Самому Мануе вручили щедрые подарки.

13 декабря «Рюрик» был готов к отплытию. Замечу попутно, что европейцы на Сандвичевых островах пользуются счетом времени с запада на восток через Кантон, так что мы, счислявшие время с востока на запад, как на Камчатке и в русских поселениях, отставали от них на один день. Такое же различие существовало между двумя соседями — Сан-Франциско и Бодегой. Когда имеешь дело со старым и новым календарем, со счетом времени с востока и с запада, с временем гринвичским и корабельным, со средним и действительным, с солнечным и звездным, астрономическим днем и т. д., то действительно нелегко разобраться, какое же сейчас время. Часы я считаю по долготе до завершения круга к западу от Гринвича, а дни — по новому календарю и судовому счислению.

14 декабря в 6 часов утра мы пушечным выстрелом потребовали лоцмана, который прибыл с несколькими двойными каноэ. Нас вывели из гавани, Каремоку поднялся на борт. Мы салютовали королевскому флагу Оваи, реявшему над фортом, семью залпами, с форта в ответ было дано столько же. Семью же залпами нам салютовал королевский сторожевой корабль «Кахума-ну», на что мы ответили тем же. В 8 часов «Рюрик» покинул гавань; Каремоку и его спутники сердечно с нами простились. Усевшись в каноэ и оттолкнувшись от корабля, они приветствовали нас троекратным «Ура!». В ответ мы прокричали то же самое.

14 декабря 1816 года мы отплыли из гавани Хана-руру [Гонолулу]; в течение трех дней нас сопровождали легкие ветры и полные штили. Вдали можно было видеть кашалотов (Physeter). 16-го нам удалось поймать на палубе крачку (Sterna stolida ).

17 декабря ветер возобновился, и мы намного продвинулись вперед. 19-го шел дождь. 21-го и 22-го мы тщетно искали под 17° сев. широты острова, которые в 1807 году видел капитан Джонстон {170} 170 Джонстон — английский мореплаватель, в 1807 г. открывший между Гавайскими и Маршалловыми островами впоследствии названные в его честь острова. ; за нами летели морские птицы — пеликаны и фрегаты. Мы следовали курсом на юго-восток, судно шло очень быстро, и качка была весьма утомительна. Горизонт не просматривался так ясно, как обычно. С 26 по 28 декабря мы искали под 11° сев. широты остров Сан-Педро, но не обнаружили его; с 28-го — взяли курс на запад между 9° и 10° сев. широты, чтобы найти острова Малгрейв; лавировали большей частью ночью. 29 декабря видели дельфинов, летучих рыб, плавник. Птиц стало меньше. В ночь с 30 на 31 декабря начался затяжной дождь, длившийся весь день. Утром мимо корабля проплыл кусок дерева, на нем сидела птица. Это бекасовидный веретенник. Уже ночью было слышно пение птиц. Ветер стал умереннее. 1 января 1817 года после обеда, когда мы пошли более северным курсом, чтобы посетить группы островов, которые видели в прошлом году, показалась земля.

На этом отрезке пути на «Рюрике» очень сильно размножились рыжие тараканы (Blatta [ Blatella ] germanica), став для нас подлинным бичом божьим. Кажется невероятным чудом, что природа неожиданно превращает этот второстепенный зоологический вид, каждая отдельная особь которого сама по себе — бессильное ничтожество, в непреодолимую силу из-за своей чудовищной плодовитости. От человека скрыты все факторы, способствующие размножению или сокращению этого вида, и поэтому он лишен возможности воздействовать на них; насекомые внезапно появляются и столь же внезапно исчезают. Бессильный перед этой игрой природы, человек взирает на нее с удивлением. В конце 1817 года, когда мы вторично направились на юг от Уналашки, эти тараканы почти совсем исчезли и больше не появлялись в сколь-нибудь заметном количестве.

Другим неудобством корабельной жизни, с которым мы столкнулись в пути, начиная от Калифорнии, был нестерпимый запах тухлой воды, скопившейся в трюме корабля. На судах, подобных «Рюрику», не пропускающих воды и поэтому не нуждающихся в помпах, от этого запаха больше страдают, чем на судах, где воду откачивают, что препятствует ее скапливанию и загниванию. Нам самим приходилось наливать свежую воду взамен протухшей.

До сих пор я еще не упоминал о том, как в жаркой зоне мы устраивали себе благодатные освежающие процедуры. Я имею в виду душ, обливание морской водой в вечерние часы на палубе, в носовой части судна. Люди еще не устали и всегда готовы были пошутить. Однажды, когда Логин Андреевич купался, Иван Иванович спрятал его рубашку и сказал, что ее унесло ветром за борт.

Логин Андреевич продолжал ночью спать на палубе, тогда как я и доктор вынуждены были отказаться от этого удовольствия. Через окно он вытаскивал свой матрац на палубу, а потом поднимался туда по трапу и стелил себе постель. Как-то, улучив момент, когда он вышел из каюты, я быстро втащил матрац с палубы в каюту и положил на его койку. Тот искал пропажу всюду, но только не на койке, ругался со всеми, кто ему попадался на палубе, и, как это было ни смешно, пришел в отчаяние.

Да простится мне это веселое отступление. Возвращаюсь теперь к Радаку и его жителям.

Кроме того, что я написал в «Наблюдениях и замечаниях», мне остается лишь рассказать историю нашего появления на этих рифовых островах [атоллах], о том, как мы познакомились с их народом, который мне милее всех сыновей земли. Слабость радакцев не позволяла нам относиться к ним с недоверием; со свойственными им кротостью и добротой они вверяли свою судьбу превосходящим по силе чужеземцам; мы стали подлинными друзьями. Я видел их чистые, неиспорченные нравы, привлекательность, изящество и высокоразвитую стыдливость. Что касается силы и свойственной мужчинам уверенности в себе, то жители Оваи далеко превосходят их. Мой друг Каду, который, будучи чужаком на этой группе островов, присоединился к нам,— один из самых замечательных характеров, когда-либо встречавшихся в моей жизни, один из тех, кого я полюбил больше всех; он стал позднее моим наставником во всем, что касалось Радака и Каролинских островов. В статье «О нашем знакомстве с первой провинцией Великого океана» {171} 171 О. Е. Коцебу. Путешествие в Южный океан. Т. 3. СПб., 1823. я упоминаю о нем как о научном авторитете. Из отдельных эпизодов нашей совместной жизни я воссоздал его портрет и его историю. Будьте снисходительны, друзья, к тому, что я иногда повторяюсь,— ведь я говорю здесь о своей любви.