Адельберт Шамиссо - Путешествие вокруг света

Вечер 16 июня застал нас на рейде Портсмута, где мы стали рядом с американским судном, уже встречавшимся нам в Хана-руру [Гонолулу] и Маниле. 17-го вечером мы были в гавани.

Первым делом я поспешил отправить в разные концы письма, предусмотрительно написанные в море. Я был на европейской земле, но не мог так быстро, как бы мне хотелось, получить вести от тех, благодаря которым лишь одно место на нашей планете желал назвать своей родиной. Хочу пригласить вас, друзья, на интермедию — сопровождать меня в короткой вылазке в Лондон. Но пока моя душа жаждала только одного — весточек от друзей, и покой я мог обрести лишь в родном Берлине.

В одном из отправленных мною с Канала писем я писал {220} 220 Очевидно, это строки из письма к Хитцигу. : «Возвращаюсь к тебе немного усталый, но совсем не насытившийся этой поездкой и готовый при подходящих обстоятельствах вновь отправиться в дальние края и „сменить плащ“».

18-го утром я зашел в первую же попавшуюся мастерскую в Портсмуте, чтобы осведомиться относительно портного, сапожника и т. п. Меня спросили: «Что вам нужно?» — «Все — и я хочу поехать в Лондон дилижансом, отходящим завтра в четыре часа дня». Мне тотчас предложили на выбор материю, приклад, полотно, ситец. Мастера сняли мерки, примерили шляпы и сапоги, подобрали чулки, договорились о доставке. Меня обслужили в течение десяти минут. 19-го в половине четвертого мне доставили на «Рюрик» упакованный чемодан — все было сделано точно по мерке и образцам; белье сшито, помечено, выстирано и отутюжено. Раздражала только боязнь выпустить чемодан из рук, прежде чем товар будет оплачен.

В Англии рабочий день начинается, как правило, в 10 часов утра и заканчивается в 4 часа дня. Дилижанс, курсировавший между Портсмутом и Лондоном, отправлялся в 4 часа дня и прибывал в Лондон на другое утро в 10часов — деловой человек не должен терять даром ни минуты. Другой дилижанс, который ходит только днем, — для других пассажиров.

В 4 часа я уже сидел в дилижансе и смотрел на проносящиеся мимо с невероятной скоростью дорожные столбы, на ходу узнавая некоторые растения родной флоры, и мне казалось, что пурпуровая наперстянка кивает мне своими длинными кисточками.

На крыше (чуть не написал — на палубе) экипажа заняли места воспитанники морской школы, отправлявшиеся на каникулы. Юноши забавно демонстрировали свое искусство лазания по стремительно мчавшемуся дилижансу.

Я представился как титулярный ученый русской исследовательской экспедиции. Дорожные спутники оказали мне, иностранцу, такие знаки внимания, которых я не ожидал.

Ночью я спал крепчайшим, здоровым сном, но меня разбудили завтракать. Понимая мою сонливую беспомощность, люди были готовы всячески мне услужить. Полуоткрыв глаза, я как в вавилонском столпотворении перебрал все известные и неизвестные мне языки, прежде чем напал на тот, который понадобился в старой, доброй Англии.

Среди ехавших с нами учеников был один урожденный русский. Мне его представили, и с ним надо было говорить по-русски. Но этого я не мог сделать при всем моем желании.

Какая счастливая находка, какая жемчужина для хорошо вымуштрованной полиции! Человек без паспорта и без всяких бумаг направляется в столицу и, чтобы замаскироваться, выдает себя за русского, однако благодаря счастливой случайности обнаруживается, что он не понимает по-русски. Выдававшего меня смущения никто не замечал; мне верили на слово, и я чувствовал себя в безопасности, как чувствует себя у нас мошенник с фальшивым паспортом.

По незнанию в Лондоне я сошел в районе Сити, Флит-стрит, Бель-Совэдж-Инн, а мне нужно было попасть в район Вестминстера, Пикадилли. За семь дней, проведенных в Лондоне, я пережил и увидел больше, чем за три года пребывания на борту корабля в открытом море и у чужих берегов. Ведь Лондон наряду и попеременно с Парижем делает и определяет историю всего остального мира. Не буду описывать каждую птицу, которую я здесь видел.

В Лондоне я общался исключительно с учеными, а время проводил в музеях, библиотеках, садах и зверинцах. Даже если я привел бы простой перечень людей, которым обязан благодарностью, это завело бы меня слишком далеко. Библиотека Джозефа Бэнкса {221} 221 См. примеч. 159 была как бы моей штаб-квартирой. Роберт Браун {222} 222 Браун, Роберт (1773–1858) — английский ботаник, участник экспедиции Флиндерса 1801–1802 гг. (см. примеч. 130), затем хранитель Британского музея в Лондоне. , ее директор, был исключительно внимателен ко мне. Мне выпала честь быть представленным Джозефу Бэнксу. Среди других я встретил у него капитана Джеймса Бэрни, спутника Кука в его третьем путешествии и автора «Хронологической истории открытий в Южном море» {223} 223 См.: J. Burney . Chronological history of the discoveries in the South Sea. Vol. 1–5. L., 1803–1817. , образцового произведения по своей научной основательности и редкому чувству здравой критики. Отважившись вступить в спор с таким человеком, как Джеймс Бэрни, по проблеме, «связаны ли Азия и Америка друг с другом или разделены морем», и доказав свою правоту, я возвысил себя в собственных глазах.

Однажды я ходил по музею с записной книжкой в руках, делая пометки о том, что меня особенно заинтересовало. Тем же весьма усердно занимался быстрый, подвижный человек; случай свел нас, и он заговорил со мной. По моим ответам он скоро понял, что я не англичанин, и спросил по-французски, владею ли я этим языком. Обрадовавшись, я от всего сердца воскликнул по-немецки: «Ведь это же мой родной язык!» — «Так давайте говорить по-немецки»,— продолжал по-немецки Гамильтон Смит {224} 224 Смит, Гамильтон — майор английской армии. , и с этого часа он стал моим приятелем и ученым руководителем в тех музеях, которые мы договорились посетить совместно.

В Лондоне я познакомился с Кювье {225} 225 См. примеч. 136. и встретился там с профессором Отто {226} 226 Отто, Адольф Вильгельм (1786–1845) — немецкий естествоиспытатель, профессор медицины, совершивший в 1818–1819 гг. путешествие по Англии, Голландии, Франции и Италии. , который сообщил мне много новостей о родине.

Известный г-н Гуннеман {227} 227 Гуннеман — немецкий ботаник, занимавшийся систематикой растений. оказывал мне услуги и помогал во всех делах; он был моим советчиком, руководителем и переводчиком, уделяя мне большую часть своего драгоценного времени. Он помог достать все, чего недоставало в путешествии из приборов, книг, карт, и снарядил меня для возвращения на родину так, как полагалось быть оснащенным при отправлении в плавание. Разве тот, кому это покажется смешным, смог бы сделать лучше? Со мной всегда так: только в конце каждого нового этапа жизни, плохо ли, хорошо ли я его прожил, убеждаюсь в том, что обрел ту мудрость, которую следовало бы иметь в начале этого этапа, и что только на смертном одре я, вероятно, обрету наконец утраченную мудрость всей жизни. Но я нисколько не сожалею об этом, ибо мне всегда хватало и знаний, и воли, да, кроме того, и думаю, что со многими происходит то же самое.