Поль Ричардсон - Испания: поздний обед

У испанцев есть такое выражение: «лейенда негра» («черная метка»). Оно означает: плохая репутация настолько упрочилась, что вошла в поговорку. И если не считать деяния инквизиции, изгнание евреев католическими королями и зверства испанцев в Новом Свете, то нет хуже репутации, чем репутация той жуткой еды, которую, по общепринятому мнению, подают в местных тавернах и деревенских гостиницах. Ведь что привлекало сюда чужеземцев — писателей и художников? Исключительно экзотический архаизм этой страны, то, чего не было в Европе, — природные ландшафты Испании, где не ступала нога человека; ее огромное богатство архитектурных и художественных сокровищ, но никак не качество ее еды.

Вообще-то говоря, когда авторы книг об Испании упоминали о ее национальной кухне, то делали это исключительно для того, чтобы ее оклеветать. В записках путешественников всех эпох неизменно пережевывался один и тот же набор недостатков: гигиена хуже некуда, примитивное санитарное оборудование, всеобщее невежество в вопросах кулинарного искусства. Испанскую пищу считали однообразной; все плавает в протухшем масле и провоняло чесноком, приготовлено плохо, да еще в антисанитарных условиях.

Французы всегда приходили в восторг от дикой пылкости своих южных соседей, но традиционно воротили нос от испанской кухни. В девятнадцатом веке во Франции было популярно такое представление об Испании: «Тысячи священников, и ни одного повара». Вспомним об одном из ранних экскурсов литератора-француза в гастрономическую сферу Испании: Жан Мюре, священник и дипломат, описал обед в сельской таверне в Тулузе 1666 года. Он представил эту трапезу трагикомически: сначала подают миску жидкого супа, который не полагается пить — в него следует окунать хлеб. Во время этой процедуры священник обжег себе рот. На второе подают салат из «травок» с маслом и уксусом, а за ним — кусок козлятины, и чтобы сие проглотить, пришлось все это пережевывать не менее получаса.

Спустя несколько лет о своей поездке в Испанию написала модница графиня д’Олни, и ее рассказ сильно повлиял на последующее поколение писателей этого жанра. Ее книга — большой вклад в популяризацию Испании и «испанского начала» для нескольких поколений французских романтиков. Графиня сообщила, что испанская кухня настолько отвратительна, настолько обильно приправлена шафраном, чесноком, специями, что бедняжке грозила бы голодная смерть, если бы она не привезла с собой своего французского повара. Д’Олни похвалила фрукты, особенно фиги, она обожала вино «мускат», она признала, что испанский салат освежающ и сладок. Лучшей трапезой за все время своего путешествия графиня считала легкий ужин, предложенный ей в аристократическом доме в Мадриде, где она с удовольствием попробовала консервированные фрукты, поданные на золотой бумаге, и выпила горячего шоколада с молоком и яичными желтками. Всем остальным путешественница была недовольна. Она объявила, что в Испании жареная куропатка «обычно пережарена». Ягненок, правда, достаточно нежен (о качестве местных ягнят часто упоминают античные авторы), но его портят тем, что жарят в грязном масле. Графиню ужаснули испанские застольные манеры или, точнее сказать, их отсутствие: в некоторых домах она не заметила ни салфеток, ни столовых приборов, ее сотрапезники открыто рыгали за столом, а их привычка пользоваться зубочисткой вызвала у француженки презрение.

В целом представление об испанской кухне веками, пожалуй, отражало образ самой страны: еда примитивная, грубая и настолько приправлена специями, что раздражает нежную полость рта. Ричард Форд, автор «Путеводителя по Испании» (1845), возможно изученного лучше, чем другие (а также самого субъективного), пособия для путешественников, считает национальную кухню «ни в коем случае не заслуживающей презрения». По мнению Форда, главный камень преткновения для большинства прежних путешественников по Испании — слишком вольное добавление чеснока в блюда. «Если судить по количеству чеснока, съедаемого во всех южных странах, где его считают ароматным, приятным, способствующим пищеварению и придающим энергию, — пишет автор, — неизбежно напрашивается вывод, что он соответствует местным вкусам и физиологии. Если где-то растет какая-то травка, там непременно найдется и ослик, который станет ее есть».

Действительно, как пишет гастроном Рафаэль Нуньес в довольно любопытном исследовании об отношении иностранцев к испанской кухне «Соп la Salsa de su Hambre» (дословный перевод названия «Под соусом своего голода»), на протяжении многих лет своего существования природа Испании представляла серьезные неудобства для тех, кто приехал из Северной Европы и не привык к резкой смене жары и холода, к непроходимой местности и невероятной бюрократии. Чтобы преодолеть большие расстояния между городами, где есть на что посмотреть с точки зрения туриста девятнадцатого века — любителя культуры, от путешественника требовался солидный запас смелости, да и денег немало. (В 1844 году путешествие из Мадрида в Кадис на дилижансе стоило астрономическую сумму — 3000 реалов, это зарплата школьного учителя за три года.) Ужасы испанских гостиниц давно стали расхожим штампом литературы (для туристов часто цитируют шутку: «они бывают трех категорий — плохие, еще хуже и просто ужасные»), и авторы наперегонки потчуют читателя рассказами о кроватях, полных клопов, полотенцах размером с носовой платок и санитарном оборудовании — позоре для цивилизации. Путешественникам часто советуют прихватить с собой запас продуктов: то, чем потчуют тут, несъедобно.

И все же — могла ли еда, предложенная тем путешественникам, быть такой уж невероятно плохой? Рафаэль Нуньес спрашивает с обидой: а может, многое, что они обнаружили в Испании, просто совпало с их ожиданиями? Теперь уже стало хорошим тоном всячески унижать, недооценивать испанскую еду, а также пройтись ехидно по ужасам дорог и бытовых условий этой страны, так что поневоле задумаешься: может, ужасы, описанные в этих литературных трудах, имеют целью возбудить любопытство читателя, который воочию столкнется с ними? Не исключено, что для писателей, посещавших полуостров ранее, испанские кулинарные обычаи были еще одним аспектом той варварской экзотики, той примитивной грубости, которые создавали романтический образ Испании.

Как-то летом, еще до моего поступления в университет, наша семья нарушила принятый обычай: мы сняли номер в пансионате в Хавеа, на Коста-Бланка. Мы не могли позволить себе такую роскошь, как тарелки, ломящиеся под тяжестью свежих морепродуктов. Питались мы в пансионате, под окнами было весьма малоприятное зрелище — стройка; мы придерживались английского распорядка приема пищи, и ассортимент наших блюд тоже был в основном английским.