Евгений Габуния - На исходе ночи

Осмотр через лупу (довольно сильную) дополнительных результатов не дал. Металл был идеально чист, будто его тщательно вымыли. Аурел направил лупу на деревянную, отполированную от частых прикосновений, ручку ножа. Отчетливо различимы прожилки на дереве, и ничего больше, что могло бы заинтересовать следователя. Покончив с осмотром «вещдоков», он упаковал их в конверт для отправки на экспертизу. Потом набрал номер судебно-медицинского эксперта и попросил ее приехать в райотдел милиции.

— И не забудьте ножницы прихватить, — напомнил он Ольге Петровне.

Краус содержался в комнате предварительного заключения. При их появлении он нехотя поднялся с койки, молча выжидая, что скажет следователь.

— Маникюр вам будем делать, Краус.

— Какой еще маникюр? Мне сроду никакого маникюра не делали, — хрипловатым от долгого молчания голосом произнес Краус.

— А теперь вот сделают.

Рядом с изящными женскими руками большие, короткопалые, с пучками рыжих волос руки Крауса выглядели отталкивающе. Ольга Петровна ловко обрезала ногти на толстых пальцах. С внутренней стороны срезанных ногтей Кауш разглядел буроватые пятнышки. Он нашел то, что тщетно искал на ноже.

Когда с «маникюром» было покончено, Кауш вызвал сержанта и поручил ему откатать дактилоскопическую карту подозреваемого. Вскоре «выступающие части ногтей» вместе с другими вещественными доказательствами спецпочтой были отправлены в Кишинев.

Мировского Кауш нашел в кабинете начальника отделения уголовного розыска. Начальник отделения, седой моложавый майор, сказал, обращаясь к следователю:

— А мы с Владимиром Ивановичем как раз толковали о вашем деле. Может, нужны еще люди? Если говорить откровенно, у нас каждый на счету, но найдем…

— Как, Владимир Иванович, примем предложение или своими силами обойдемся? — переадресовал следователь вопрос Мировскому.

— У них и без того забот хватает.

— Что верно, то верно, — откликнулся начальник угрозыска. — Всегда на передовой линии борьбы с преступностью — так, кажется, пишут о нас в газетах.

Кауш и Мировский вышли на улицу. Поравнялись с летним кафе; Аурел остановился, нерешительно предложил:

— Может, зайдем? Пивка выпьем и поговорим.

В кафе почти не было посетителей. Официантка, когда Кауш спросил пива, удивленно вскинула накрашенные брови и скучным голосом произнесла:

— Не завезли… Берите крюшон «Освежающий». Есть-мороженое…

Не очень скоро она принесла вазочки с жидким мороженым и кувшин ярко-красной жидкости. Аурел сделал глоток и с отвращением отодвинул стакан. Крюшон оказался приторно-сладким и отдавал микстурой, какой поили его в детстве, когда он болел. Покончив с мороженым, от которого еще сильнее захотелось пить, Кауш спросил:

— Что будем делать дальше, Владимир Иванович?

— Думаю, курс у нас правильный. Краус что-то скрывает, причем очень существенное. Мы ничего не знаем о его прошлом. А без этого, Аурел Филиппович, и вы это понимаете не хуже меня, мы не можем составить о нем полного представления. Как он оказался на Севере, что там делал? Да и здесь, в Покровке, не мешает копнуть поглубже.

Аурел слушал, машинально постукивая ложечкой о стол.

— Согласен, товарищ майор. Поезжайте-ка вы в этот Баден, кто-то должен помнить семью Краусов. Поговорите с людьми. А я запрошу Кишинев и Москву. Авось, в информационных центрах МВД и есть кое-что. К тому времени и экспертиза подоспеет. Надо проверить этого Крауса до самой его прабабушки. Очень он мне не нравится, этот Петер Теодорович. А мы с Поятой в Покровке поработаем.

Из прокуратуры Кауш позвонил участковому и сказал, чтобы тот дожидался его в сельсовете. Он был приятно удивлен, когда Ганев без лишних слов дал ему машину.

Поята, выслушав Кауша, согласно кивнул головой:

— Понятно, Аурел Филиппович, но хлопотно это — опрашивать стольких людей, а нужно действовать быстро.

— А вы подключите своих активистов, им даже сподручнее. Я же займусь Зоммерами и женой Крауса.

Дверь Каушу открыл сам хозяин дома Карл Зоммер. Он вопросительно скользнул взглядом по лицу следователя, и тот понял: не узнает. Пришлось назвать себя.

— Проходите, — сдержанно пригласил хозяин.

Прием был не из радушных. Впрочем, Аурел другого и не ожидал. Он оглядел уже знакомую комнату и задержался на большой, увеличенной фотографии девочки. Казалось, Роза смотрит прямо на него, Кауша. Она как будто спрашивала: за что?

Зоммер ждал, что скажет неожиданный посетитель.

— Понимаете, Карл Иоганнович… — осторожно начал он, — меня привело к вам дело. Я ведь не в гости пришел. Вы хорошо знаете Петра Крауса, соседи добрые, а это немало. Расскажите о нем подробнее.

— А зачем это вам? — Зоммер напряженно ждал ответа.

— Хорошо, я отвечу, хотя и не в наших это правилах. Вы, видимо, уже знаете, что Краус арестован…

— Как не знать. Но за что? Люди разное говорят.

— За незаконное хранение огнестрельного оружия.

— А сколько за это дают? — с явным интересом спросил Зоммер.

— Это суд решает, а вообще года два-три могут присудить. Как видите, я на все ваши вопросы отвечаю, а вы почему-то нет.

— Да что рассказывать, сосед как сосед… Когда Розочка исчезла, он прямо с ног сбился, искал всюду, в сельсовет бегал, чтобы по радио объявление о пропаже дали, и музыкантов на похороны привел. После похорон нас многие звали к себе ночевать, а Петя ни в какую: только у меня спать будете, говорит. Несколько дней у него жили. И ограду на могилке покрасил. Если говорить откровенно, даже не ожидал от него…

— Не ожидали? — Кауш бросил быстрый изучающий взгляд на своего собеседника.

Зоммер задумчиво молчал, склонив голову, избегая взгляда следователя.

— Повздорили мы незадолго до того, как с Розочкой это произошло.

— Поссорились, значит… А почему?

— Мало ли что между соседями бывает, в одной семье и то без этого не обходится, — неопределенно отвечал Зоммер, уходя от прямого ответа.

Следователь понял, что большего пока не добиться, и переменил тему.

— Оставим это. Вы правы, между соседями всякое бывает. Скажите, Карл Иоганнович, не рассказывал ли Краус, что делал на Севере?

— И мне там довелось побывать. Вы, наверно, знаете, что фашисты нас фольксдойче объявили. А какие мы фольксдойче, если мой дед еще двести лет назад из Баварии в Россию переселился. Ну вот. Когда фашисты отступать начали, и нас с собой угнали в фатерланд ихний. Я вам, кажется, уже рассказывал. Были и такие, что сами сбежали от расплаты. Я о прихвостнях гитлеровских говорю. Хлебнули мы горя в Германии. Они везде кричали: «Один народ, одна кровь!» — а сами издевались, смотрели свысока. Чуть что не так: «Молчать, унтерменш!» Потом, после войны, мы на Севере оказались…