Генри Мортон - Лондон. Прогулки по столице мира

Не случайно создается впечатление, будто эта жемчужина византийского стиля просто перенесена с того места, где она изначально находилась, откуда-нибудь из средневекового Рима или Константинополя. Аббат Варэ, находившийся в Риме, когда строительство церкви приближалось к концу, вернулся в Англию с итальянскими рабочими, среди которых был Петер из семьи Космата, мастер по мозаике. Мы никогда не узнаем, попросил ли Генрих III аббата найти иностранного художника, который сумеет спроектировать усыпальницу духовного отца, или же сам аббат, побывав в церквях Святого Клемента, Святой Пракседы и Святой Пуденцианы, был так вдохновлен мозаикой, что его энтузиазм убедил короля нанять итальянцев. Но существует странный факт: по прошествии двадцати лет, познакомившись с лучшим в современной французской церковной архитектуре, Генрих III решил поместить главную драгоценность, для восхваления которой предназначалось величественное сооружение, внутри сокровищницы, столь же поразительной, как возглас «Kyrie Eleison!» посреди богослужения на латинском языке.

Усыпальница Эдуарда Исповедника стала одной из величайших чудотворных святынь Средневековья, каковой являлась и в более ранние, норманнские времена. Полагая, что паломники будут продолжать посещать надгробие, предусмотрели места для уединения, по три с каждой стороны и по одному с каждого конца, где могли преклонить колени те, кто пришел за исцелением к останкам святого Эдуарда.

Объяснив все это своему приятелю и увидев, что его интерес не исчез, я столкнулся с проблемой представления Плантагенетов, которыми мы были окружены, человеку, у которого их имена не вызывали никаких ассоциаций.

— Возьмем, например, всех этих королей и королев в том порядке, в котором они были захоронены вкруг надгробия Эдуарда Исповедника, — предложил я. — Первый, разумеется, сам Генрих III. Давай подойдем и взглянем на его могилу.

Мы остановились у надгробия Генриха III и увидели бронзовое изваяние благородного расточителя, возлежащего перед нами. Носки элегантных туфель выступали из-под бронзовой королевской мантии.

— Пешком, — сказал я, — и босой, в монашеском облачении король шел от собора Святого Павла до аббатской церкви Святого Петра и держал над головой хрустальный фиал с каплей крови Спасителя, присланной ему из Иерусалима. Он шел под балдахином, и два епископа, по одному с каждой стороны, поддерживали его под руки. Так он прошел через благоговейно замолкшую толпу, падавшую ниц за его спиной. Потом говорили, что «он не сводил взгляда с Крови Христа и слезы катились из глаз его». Таков был человек, построивший эту церковь.

Затем мы подошли к надгробию, следующему после могилы Генриха, где покоилась королева Элеонора Кастильская, похороненная в аббатстве через восемнадцать лет после кончины своего свекра. Она была женой старшего сына Генриха, Эдуарда I. Надгробие изображало степенную и привлекательную женщину, волосы которой спадали по обеим сторонам лица из-под изящной короны. Левой рукой она прижимала к груди цепочку, обвивавшую шею.

— Ты слышал когда-либо о королеве, которая вместе с мужем отправилась в крестовый поход к Священной Земле и отсосала яд из раны, причиненной стрелой? — спросил я.

На лице гостя отразилось смутное воспоминание.

— Думаю, да, — ответил он.

— Так вот она — королева Элеонора Кастильская. Это память о ней увековечена на Чаринг-Кросс. Когда она умерла в Линкольншире, опечаленный Эдуард воздвиг двенадцать памятных крестов, по одному на каждом месте, где останавливался траурный кортеж на пути в Лондон. Деревня Чаринг стала последней остановкой. И обрати внимание на чугунную калитку, с чередой трезубцев на навершиях, похожих не то на языки пламени, не то на клумбу крокусов. Вечером в канун дня святого Андрея, в годовщину ее смерти, двести восковых свечей насаживают на зубцы, и они горят каждый год уже на протяжении двухсот лет.

Следующее королевское захоронение принадлежало мужу Элеоноры, Эдуарду I. Он покоился по другую сторону от Генриха III. Прошло семнадцать лет, прежде чем он последовал за супругой в могилу. Он вел войны с язычниками, валлийцами и шотландцами. Он изгнал из Англии евреев и продолжал устройство страны на английский манер, начавшееся при его отце. Он так часто пропадал на войне, что Элеоноре, для того чтобы хоть как-то с ним видеться, приходилось большую часть жизни проводить в военных лагерях. Ее дети рождались в самых разных, удаленных от тихой дворцовой жизни местах, один ребенок родился в Акре, в Палестине. Во время войны в Уэльсе, в могучем замке Карнарвон Эдуард встретился с валлийскими вождями, и те согласились покориться правителю, который не говорит ни по-английски, ни по-французски, полагая, что он назначит главенствовать одного из них. Но Элеонора уже нашла решение, и Эдуард, передав вождям своего трехмесячного сына, потребовал и получил почет, и таким образом появился первый принц Уэльский.

Когда старый воин лежал при смерти, он, услышав, что Роберт Брюс вышел на тропу войны, поднялся и приказал сыновьям не хоронить свои останки, а нести через границу впереди английской армии. Эдуард также приказал, чтобы его сердце донесли до Святой Земли. Ни один из этих приказов выполнен не был.

В 1774 году его склеп вскрыли в присутствии членов Общества ревнителей старины. Выяснилось, что Эдуард Длинноногий, как его называли, был ростом шесть футов два дюйма. Он возлежал в королевской мантии, ноги прикрыты золотой парчой. Хорас Уолпол был возмущен, узнав, что настоятель церкви и капитул перезахоронили корону, мантию и украшения, найденные в гробнице.

«Определенно, ничуть не убыло бы благочестия от того, что их сохранили бы в сокровищнице, — писал он, — вместо того, чтобы оставить разлагаться в могиле».

По-видимому, и доктор Джонсон рассматривал все эти действия как святотатство.

— Теперь, — сказал я, — мы покинем королевские могилы и осмотрим на Коронационное кресло. Под сиденьем находится Скунский камень, который Эдуард I привез из Шотландии. Собственно, это кресло Эдуард соорудил специально ради него.

Мы тщательно, насколько это было возможно, осмотрели разбитую глыбу песчаника, типичный камень с северозападного побережья Шотландии. Сложно представить себе нечто, в меньшей степени похожее на священную реликвию; однако осмелюсь ли я утверждать, что не возникла подобная мысль у того, кто увидел бы Скунский камень среди прочих камней на берегу. Тем не менее благодаря чувству патриотизма этот камень стал одной из наиболее почитаемых и священных национальных реликвий. Легенда гласит, что существовала каменная плита, на которой Иаков отдыхал у Вефиля, потом она попала в Ирландию и стала Камнем Судьбы в Таре, грохотавшим как гром при приближении претендента на трон, не имеющего на него законных прав; впоследствии плита оказалась в Шотландии и стала Коронационным креслом шотландских королей. Перевозя камень в Англию, Эдуард хотел показать этим, что сокрушил монархию на севере, и столетие за столетием Шотландия вела переговоры с целью получить камень обратно. Позднее, даже если короли и пожелали бы с ним расстаться, их подданные не позволили бы им этого сделать. Он стал, да и до сих пор остается залогом безопасности, своеобразным палладием британского народа. Шотландцы не мирились с потерей до тех пор, пока шотландский король Яков I не был наделен полномочиями короля Англии с помощью этого камня.