Ханс Майбаум - Сирия - перекресток путей народовм

— Шесть стаканов виски — моя норма, — говорит она, — и ни стакана больше. — И по секрету сообщает, что часто содержимое стакана выплескивает под стол. Теперь мне ясно, почему моя первая бутылка так быстро опустела. Девушка клянется, что она танцовщица и хочет любой ценой сохранить это свое социальное положение, отчаянно защищаясь от опасности опуститься до проститутки в каком-нибудь публичном доме или, более того, работать на какого-нибудь сутенера. И еще она боится заболеть, ибо тогда ее уволят. Хозяину нужны только здоровые девушки. Она хочет остаться здоровой, выдержать и зарабатывать деньги до тех пор, пока находятся желающие платить за то, что она раздевается.

Рассказывая о себе, девушка не жалуется и не бравирует. Она давно научилась понимать, что так устроен мир, в котором она живет, и что многим приходится еще хуже, чем ей. Кроме того, она считает, что смотреть на нее — удовольствие. Может, ей повезет, и она найдет кого-нибудь, кто захочет встретиться с пей на следующий день в одном из приморских загородных ресторанов. Может быть, даже попадется кавалер, который возьмет ее на содержание на оставшиеся недели в Бейруте до поездки в Анкару или в Тегеран. Что я не буду этим кавалером, она давно поняла, ибо осведомлена о моем дневном бюджете, и не сердится на то, что я не заказал третьей бутылки, чтобы дать ей возможность заработать. Может быть, ей даже немного жаль, что на остаток ночи ей придется искать более платежеспособного клиента, ведь она здесь не для того, чтобы развлекать гостей, а чтобы успешно заставлять их пить. Таким образом, прощаемся мы как хорошие друзья.

Мне но хочется больше оставаться здесь: устал. То, что происходит на сцене, отвратительно. Сейчас за занавесом скрылись две девушки, выступавшие в развевающихся одеждах по образцу римских туник, и теперь они должны изображать взаимную любовь. С меня достаточно этого нагромождения патологии. Хасан и Шанталь дают понять, что предпочли бы другое место, где им будут меньше мешать. По знаку появляется официант и пытается взять с меня на двадцать ливанских фунтов больше, но я не настолько пьян. Мы покидаем «сарай». Маленькая танцовщица, сидя рядом с невероятно толстым господином, машет нам на прощание. Официант убирает с их стола бутылку и приносит новую. «Не забывай о своей печени, девочка!» — хочется крикнуть ей, но какой в этом смысл?

Воздух был изумительно прохладен, когда мы, прощаясь, стояли на улице.

Ранним утром мы снова отправляемся в путь. Хасан привозит с собой Шанталь. Древние финикийские города — Сидон и Тир (современные Сайда и Сур) — последние цели нашего путешествия. Мы покидаем Бейрут по авеню дю Пари, крутыми поворотами огибающей оконечность Бейрутского мыса, центра города, едем мимо красивых отелей и высотных жилых домов. На окраине города за деревянными заборами прячется несколько фешенебельных обособленных пляжей с помпезными названиями наподобие «Акапулько» или «Ривьера», а за ними далеко протянулся общественный песчаный пляж шириной в 20–30 метров. Местность здесь очень благоприятная для выращивания плодовых деревьев. Горы, поднимающиеся всего в нескольких сотнях метрах от побережья, защищают деревья от песчаных бурь пустыни. Большинство культур приносит по два урожая в год. Апельсиновые рощи перемежаются с абрикосовыми, зачастую отгороженные живой изгородью из кипарисов. Вдоль дороги тянутся также лимонные, миндальные и ореховые сады. Дамур, первый за Бейрутом городок, расположен среди тутовых насаждений; здесь работает несколько шелкопрядилен. Вскоре начинаются банановые плантации. Кусты довольно растрепаны — вероятно, это следствие весенних бурь, — но на них уже видны молодые плоды, укрытые прозрачными полиэтиленовыми голубыми мешочками.

Еще 50 километров, и подъезжаем к Сайде. Сегодня город насчитывает 50 тысяч населения, среди них почти 20 тысяч беженцев из Палестины.

Сидон, как и многие финикийские города, расположен на полуострове, глубоко вдающемся в море; перед ним находится остров. Первое, куда мы идем, — это морская крепость Калат-эль Бахр, поднимающаяся на этом острове. Таким образом, здесь на сравнительно небольшой территории теснился «Сидон ям» («Морской город»), который продолжился на материке до самых отрогов Ливанских гор как «Сидон садэ» («Сидон на суше»).

Согласно еврейскому историку Иосифу Флавию, современнику Филона Библского, название города возникло в связи с упоминанием в библейской истории о сотворении мира перворожденного сына Ханаана — Сидона. Во всяком случае, уже 3500 лет назад, примерно в 1500 году до н. э., город наряду с Угаритом играл важную роль среди других финикийских городов. Жители Сидона создали широко разветвленную торговую сеть в районе Средиземного моря. Западные торговые поселения они постепенно превратили в настоящее колониальное государство. Слава об их товарах распространилась далеко. Гомер тоже славил способных во всех ремеслах сидонцев.

И только когда в IX веке до н. э. ассирийцы напали на Сирию, положение изменилось. «С Оронта пришел я, — описывал впоследствии ассирийский царь Ашшурнацирпал II свой военный поход, — …завоевывал города… устроил большую резню среди них, разрушал, сокрушал, уничтожал, сжигал огнем. Живых воинов брал я в плен. Сажал их на колья, что перед их городами. Их кровью окрашивал я горы, как пурпурную шерсть. В большом море омыл я мое оружие…»

Финикийские города попытаются, как это часто случалось в прошлом, выплачивая дань, договориться с завоевателями, стать им полезными и даже необходимыми. Но террор завоевателей принял, по-видимому, такие размеры, что даже финикийцам не оставалось другого выбора, кроме сопротивления. В VII веке они прекратили выплату дани и открыто восстали против чужеземного господства. Ассирийский царь Асархаддон немного промедлил с контрударом, так как ему сначала необходимо было навести порядок у себя дома: его отец Синаххериб погиб от руки убийцы, и братья пытались оттеснить его от наследования. Как только это было улажено, он двинулся против Сирии. Он овладел мятежным Сидоном и разрушил его. Царь Абдимилкути был, как сообщает упомянутая уже стела в бейрутском музее стран Передней Азии, посажен на цепь и увезен в плен. На многие десятки лет прекратилось развитие города, к тому же ассирийцы, как они сами сообщают, вывозили горы серебра, золота, свинца и меди. Еще раз удалось оправиться бидону, и еще раз возмутился город против завоевателей. Персидский царь Артаксеркс III приказал сжечь город дотла. Как пишет в своей «Исторической библиотеке» историк Диодор Сицилийский, в пламени погибло более 40 тысяч человек. Поэтому Александру Великому во время его завоевательных походов не стоило никакого труда захватить Сидон.