Андрэ Дави - По Нилу на каяках

Во время одного из последующих странствий по Африке Спик обнаружил водопад Рипон, названный им так в честь военного министра Англии. Именно тогда он и высказал гипотезу, что здесь находятся истоки Нила.

В то время еще не знали, откуда Нил берет свое начало. Всем путешествующим по Африке с севера, через Египет и Судан, путь преграждали обширные болота — Сэдды, расположенные в центре Судана. Спик же пошел с юга. Открыв обширный речной бассейн в двух тысячах километров от Нила, Спик, опираясь на географические и климатологические данные, сделал вывод, что воды, вытекающие из озера Виктория, и есть верховья Нила. Поистине для подобного заключения необходимо было обладать исключительной интуицией.

Возвратившись в Лондон, Спик объявил о своем открытии. Но ему не поверили. Спесивые господа из Географического общества в Лондоне высмеяли его и обвинили в мошенничестве. Рассказывали, что Спик был настолько угнетен всеобщим непониманием, что покончил с собой на охоте. В 1864 году (год смерти Спика) другой отважный путешественник, великан Самуэль Бекер, открыл озеро Альберт и недостающие отрезки верховьев Нила и тем самым подтвердил гениальное прозрение Спика.

И вот мы у водопада Рипон. Долго смотрим, как воды из озера Виктория с грозным ревом низвергаются с высоты нескольких метров. Видим в прозрачной воде нильских усачей, которые пытаются преодолеть водопад. Сильно ударяя хвостом по воде, они подпрыгивают, почти достигают гребня, затем снова падают в воду. Какая таинственная сила гонит их? Некоторые усачи, выскочив из воды, падают на скалы, где сразу же становятся добычей крокодилов и бакланов.

Бакланы — птицы с блестящим черным оперением, длинной змеевидной шеей и тонким, острым, как шпага, клювом. Плавают они очень быстро. Птицы то и дело ныряют за рыбой. Они настигают свою добычу, глубоко под водой пронзают ее клювом и тут же с жадностью пожирают. Насытившись, птицы садятся на скалу или дерево и распускают крылья, чтобы они просохли.

Занимаем места в поезде узкоколейной железной дороги, петляющей в зарослях Верхней Уганды. Мешками со снаряжением и тремя каяками в чехлах загромождаем не только все лавки в вагоне, но и обе его площадки. Но это нас не особенно беспокоит, так как других пассажиров нет.

Мы в приподнятом настроении, распеваем песни. Сегодня утром начался новый этап нашего путешествия. С гнетущей атмосферой города и учреждений покончено. Мы свободны. Может быть, уже завтра снова спустим свои лодки на воду и поплывем на север. Наше хорошее настроение омрачает только одна мысль: удастся ли раздобыть пирогу взамен моего выведенного из строя каяка? Однако особенно не задерживаем на ней внимание. Самое главное, что мы опять в пути, движемся вперед, а остальное как-нибудь уладится. Узкоколейка проходит по местности, покрытой зарослями и высокими травами. Деревень не видно.

Поезд останавливается у Намасагали — скромной речной пристани в конце порогов Нила Виктория. Хорошо бы на плоскодонке пересечь озеро Кьога по направлению к озеру Альберт, где, как говорят, настоящий рай для любителей ловить крупную рыбу.

В поселке, расположенном рядом с пристанью, живет всего один европеец — "комендант", начальник судоходства озера Кьога. По месту и почет: отправляемся к нему с визитом вежливости. Комендант — английский отставной моряк самого что ни на есть классического образца: флегматичный и молчаливый, с багровым от морского ветра и джина лицом; в зубах — прокопченная трубка.

Джон, с его умением быстро сходиться с людьми, в два счета договаривается со стариком. Нам разрешено разместиться на старом колесном пароходе, мирно доживающем свои дни у пустынного причала. Этот приют обладает неоценимым преимуществом — его можно более или менее изолировать от комаров. Здесь, во владениях этого самого беспощадного живого существа мироздания, европейцы вынуждены все время ограждать себя от него всевозможными сетками и пологами. Стараемся, в меру возможностей, следовать их примеру.

У местных жителей нет пологов и эссенций, изготовляемых в Европе, и они защищаются от комаров другими средствами: мажут тело древесной золой, глиной или коровьим пометом.

Устроившись в своем плавучем доме, принимаемся за дело. Джон отправляется на поиски пироги, Жан проверяет снаряжение, а мне предстоит позаботиться о провизии на дорогу и заняться стряпней. Товарищи одобрили первые мои шаги на этом поприще. Таким образом, за мной утвердилась должность повара экспедиции. Скажу сразу, что кормить Джона и Жана — дело нехитрое. Жан ест все, что ему подают, лишь бы пища была погуще. А приготовление такой пищи всегда считалось азбукой кулинарного искусства. С Джоном дело обстоит чуть сложнее. Джон — малоешка. Он не выносит густое варево и в таких случаях молча воздерживается от еды. Я знаю его слабость — ему нужно молоко. Оно остается его любимым напитком и на Ниле. Сытно и полезно. У меня есть банки с сухим молоком. Развожу порошок в нильской воде и регулярно выдаю Джону его молочный паек. С питьевой водой вначале не обошлось без осложнений. Разумеется, у нас есть фильтры, но они так медленно очищают воду, что мы не можем ими пользоваться и вынуждены пить ее прямо из Нила.

Возможности пополнить наши продовольственные запасы в Намасагали оказались весьма ограниченными: всюду одни апельсины — полные корзины апельсинов, по двадцать су за один килограмм! Здесь очень мало бананов, зеленых овощей. Яйца и цыплята, которые обычно везде можно купить в тропической Африке, считаются редкостью. Я все же не слишком озабочен, так как уверен, что у рыбаков всегда найдется рыба.

После долгих и утомительных поисков, истощивших терпение Джона, он наконец нашел местного жителя, который как будто согласился сопровождать нас в пироге через озеро. Однако нам пришлось потратить уйму красноречия, чтобы убедить его отправиться с нами. Гума — так зовут этого старого рыбака — раздумывает три дня; он уходит, возвращается, снова исчезает, посылает парламентеров, играет с Джоном в прятки. Мы с трудом сдерживаем нетерпение, но бессильны что-либо сделать. Но вот Гума пригоняет свою пирогу. С ним чернокожий старик на трясущихся ногах, которому отводится роль гребца.

Мы решаем тотчас же отправиться в путь.Час не очень благоприятный — уже далеко за полдень, но мы боимся, как бы наши лодочники не передумали. Все жители Намасагали собираются на берегу, чтобы поглядеть на нас. С усмешкой следят они за тем, как мы грузим на пирогу поврежденный каяк и с большой осторожностью спускаем на воду две другие лодки. "Уж очень маленькие суденышки для такой большой реки", — вероятно, думают про себя зрители. Но вот Жан и Джон устремляются вперед, лихо орудуя веслами; такая демонстрация быстроходности каяков как будто располагает публику в нашу пользу. Я нахожусь куда в менее выигрышном положении: мне судном служит слегка обтесанный ствол дерева, двигающийся со смехотворной скоростью трех километров в час. Сгораю от стыда и смущения, наконец с облегчением вижу, что Намасагали постепенно скрывается из виду. Друзьям понятно мое состояние, и они великодушно предлагают меняться местами.