Евгений Ладик - Похождения иркутского бича

— Колька! Ты что? Что с тобой?

Шахназар слабо улыбнулся и тихо пробормотал:

— Погоди, сейчас пройдет.

Через пять минут он, действительно, оклемался и объяснил испуганному Марку:

— Понимаешь, стоит мне немного потерять крови, и тут же хлопаюсь в обморок. Прямо как девчонка. Перед пацанами стыдно было. Может, из-за этого и дрался часто.

После такой встряски, конечно, требовалось чифирнуть. Парашкин быстро соорудил костерок и приготовил чифир. Степенно передавая после глотка чифира кружку друг другу, бичи окончательно помирились. Посмотрев на Марка, Шахназар неожиданно расхохотался:

— Ну и ухо у тебя, — давясь смехом, кричал он. — Как у Миронова в Бриллиантовой руке.

Парашкин, заразившись его смехом, раскачиваясь взад-вперед, между приступами хохота выталкивал из себя:

— А нос-то, нос! В любой цирк без рекомендаций возьмут!

Отсмеявшись, Парашкин спросил:

— И чего ты взбеленился? Отдам я тебе эти два километра из своих норм, и ничего ты в деньгах не потеряешь. Я же сказал, что моя вина.

— Чудак ты на букву «М», — ответил радостно Шахназар. — Ни хрена я у тебя не возьму. Что мне денег жалко, что ли? Или ты мне начальник? Мы ж работали оба, на равных. Если б я начал через эту проклятую штуку стрелять, мы бы вообще к теще в Кыштым ушли. Пошли пахать, великий вождь Драное Ухо.

— Пошли, брат мой Огненный Нос, — охотно откликнулся Марк Парашкин.

Ну, до чего не любят бабы, когда у мужиков хорошее настроение. Фортуна, хоть и богиня, но суть у нее чисто бабская. Обиделась, что бичи не реагируют на ее мелкие подлости, и показала свою похабную жопу во всей красе.

Не успели они прорубить и ста метров новой просеки, как Марк услышал сдавленный голос Шахназара:

— Марк! Погляди — я, кажется, себе артерию перерезал.

Шахназар стоял, прижав руку к шее. Из-под пальцев густо сочилась кровь.

— Как это ты умудрился? — подбежал к нему Марк.

— Вот вешку строгал на стволе и зацепил рукояткой топора за сучок. И чиркнул лезвием по шее.

— Сядь, я сейчас сбегаю за аптечкой, перевяжу. — Марк рванул к рюкзаку, быстро принес аптечку, вытащил бинт и лейкопластырь.

— Ну-ка, убери руку, — приказал он Шахназару. Тот послушно отнял руку от шеи. Через половину шеи сияла страшная кровоточащая рана. Парашкин приложил к шее лейкопластырь и осторожными, почти нежными движениями стал бинтовать ее.

— Не туго? — спросил он, когда весь бинт оказался, обмотан вокруг шеи Шахназара.

— Нет, — прошептал тот. — Слабость только и тошнит.

— Ты держись, Колька, не вздумай подыхать. Я тебя до Урала дотащу, не то что до табора.

Взвалив Шахназара на спину, он действительно потащил его в сторону табора. Сгоряча проволок почти километр, но выбился из сил и упал вместе со своей ношей. Бич лежал навзничь на спине. Лицо у Шахназара было синее, как у покойника, глаза закатились, и из-под век виднелись только белки.

— Кажется, я тащу труп, — подумал Марк. Он проверил пульс. Ничего. Приложился к груди, но кроме ударов своего бешено молотившего сердца не услышал ничего.

Перед ним лежал мертвец, и Марк задумался уже о собственной судьбе. Тащить труп и сдаваться властям — верная тюрьма. Где он найдет такого дурака-следователя, который поверит его рассказу? Любой суд сделает однозначный вывод: драка, в которой подследственный убил потерпевшего топором. Выход оставался один — спрятаться, пока не заживут следы драки. Марк накрыл глаза Шахназара капюшоном от энцефалитки, чтобы не выклевали вороны, минуту постоял в молчании и пошел назад, к рюкзакам. Собрал в свой рюкзак все продукты, котелок, топор и чехол от спальника. Потом выложил половину продуктов обратно.

— Как не называй, а брать у мертвого — мародерство. — И пошел прямо на север, туда, где сливались две могучие реки Алдан и Лена, и где на сотни километров не было жилья, кроме охотничьих зимовьев и заброшенных хатонов.

Вторую неделю Марк блуждал по аласам. Вначале он пытался выдерживать направление на север, но аласы, ведущие на север, неожиданно кончались тупиками, и тогда приходилось лезть то через гари, то идти по ернику, то через бурелом [8] Бурелом — ветровал. Ветровал — бурелом. . Марк пошел по пути наименьшего сопротивления, туда, где легче идти. Несколько раз он ночевал в заброшенных якутских деревнях. Пытался разводить костры прямо в хатонах, но дым быстро выгонял его на улицу. В лесу у костра оказалось теплее всего, хотя и требовало значительных физических усилий: наготовить на всю ночь бревен, нарубить ерника на подстилку. Однажды он вышел к охотничьему зимовью. В зимовье стояла железная печка, и Марк две ночи провел в нем, но больше не стал, заскучал. Ходьба придавала какой-то смысл его существованию. На десятый день кончились продукты, и Марк оказался в положении Робинзона. Вокруг летала, плавала и бегала всевозможная пища, но как ее добыть с одним топором? Марк был сугубо городским человеком, т. е. твердо знал, что еда продается в магазине. Откуда она попадает в магазин, он в общем виде представлял, но только в «очень общем». Рыбалкой он иногда занимался, но сейчас у него не было ни крючка, ни лески. Выстрелить из ружья по утке, зайцу или ондатре, которыми кишели здешние озера, он тоже сумел бы. Но где взять ружье? От мысли изготовить лук он отказался сразу. В детстве мальчишками они стреляли из луков, и он прекрасно помнил с какой меткостью. Нет, если зайца привязать к пеньку метрах в трех, то с третьего или четвертого выстрела он в него попадет. Из рогатки он стрелял лучше, и даже резина у него была — жгут из аптечки, но где набрать гаек или хотя бы камешков? Как-то ему попалась гильза 12-го калибра, и он вспомнил еще одну разновидность детского оружия, среднюю между рогаткой и луком. Расковыряв топором и гвоздем отверстие в гнезде для капсюля, чтобы пролезла стрела, Марк отрезал кусок резинки от жгута и привязал концы к гильзе. Выстрогал стрелу, просунул в отверстие в гильзе и натянул резинку-тетиву до отказа. Стрела улетела метров на сто. Марк сделал несколько стрел с наконечниками из проволоки и консервных банок — этого добра в якутской тайге валяется не меньше, чем в Подмосковье, и целый день тренировался в стрельбе. К вечеру ему удалось метров с десяти подстрелить кулика. Кулик был чуть больше скворца, но голодный Марк сожрал бы и воробья. Ночью он сел у озера, замаскировал себя ветками и стал ждать, когда ондатры выйдут на вечернюю прогулку.

Озеро, метров двести в поперечнике, лежало почти на одном уровне с окружающей местностью. Бывает, что такие озера замечаешь, только свалившись в воду. Марк сидел и слушал. В тайге о цивилизации напоминают только иногда пролетающие самолеты, других шумов нет. Городскому человеку, с его огрубевшими слуховым аппаратом, кажется, что в лесу стоит мертвая тишина. Но, когда уши немного отойдут — то есть барабанные перепонки отмякнут в тишине — начинаешь слышать почти неслышимое. Жука-древоточца слышишь метров за сто — как он сверлит упавшую лиственницу, метров за пять слышен шелест муравейника, бекас, пикирующий чуть не в километре от тебя, кажется реактивным истребителем и шуму производит не меньше.