Н. Бобылев - В устьях и в море

– Эна, собака какая!

– И не говори… Да еще что! Сѣчетъ, сѣчетъ, да остановитъ порку. Походитъ, походитъ, – трубку раскуритъ.

– Ну-ка, говоритъ, всыпьте ему еще жару въ дворцовую-то печь. Кругомъ хохотали.

– Тише вы, черти, Ѳедоръ Петровичъ идетъ!

Всѣ стали расходиться по своимъ мѣстамъ. Изъ домика прикащика, надзирателя тожъ, по направленію къ плоту, показались двѣ фигуры; одна высокаго мужчины, одѣтаго въ пару изъ буро-желтаго верблюжьяго сукна, въ высокихъ сапогахъ, съ голенищами, отороченными лакированной кожей другая – невысокаго молодаго человѣка, почти мальчика, вооруженнаго конторскою книгою и небольшою связкою ключей. Высокій былъ надзиратель промысла Лебедевъ, низенькій – конторщикъ и помощникъ надзирателя, Савинъ, Митя, какъ звали его ловцы и служащіе на ватагѣ.

По пути, надзиратель остановился у рыбницъ. Киргизы, подъ руководствомъ Калмыкъ неводчиковъ, перевертывали опрокинутыя рыбницы и неводники и спускали ихъ поочередно на воду. Конторщикъ прошелъ на плотъ. Тѣнь и прохлада встрѣтили вошедшаго.

Это было обширное зданіе – саженъ десяти длиною и около семи шириною, безъ потолка, такъ что всѣ стропила и рѣшетина высокой кровли были видны и улѣплены пустыми теперь гнѣздами ласточекъ, которыя, впрочемъ, безпрестанно носились по плоту, со щебетомъ влетая и вылетая въ широкія двери. Ряды ихъ сидѣли по балкамъ и переплетамъ, сверкая бѣлою грудью и темно-синими спинками. Бойкія, довѣрчивыя птички, видимо, не боялись никого и ничего. На плоту, по правую и по лѣвую сторону его, было отгорожено нѣсколько помѣщеній въ родѣ чулановъ. Икорная, клеевая каморка Максимыча занимали правую сторону, на лѣвой у самыхъ воротъ-дверей, выходящихъ на приплотокъ, къ прорану, находилась, такъ называемая, конторка, запертая висячимъ замкомъ.

Конторщикъ остановился у конторки и, отперевъ дверь, вошелъ туда. Помѣщеніе оказалось маленькою комнатою, могущею вмѣстить пять, шесть человѣкъ. Она была съ однимъ окномъ, выходящимъ на приплотокъ, у котораго помѣщался небольшой столъ, обтянутый дешевою черною клеенкой; двѣ другія стѣны были заняты чѣмъ-то въ родѣ узкихъ наръ, въ четвертой находилась дверь. Все было изъ стараго потемнѣвшаго сосноваго лѣса. Въ переднемъ углу темнѣлъ образъ Николая чудотворца, по столу аккуратно были разложены книги, бумаги, карандашъ и перья, сургучъ и линейка. Старые счеты, съ засиженными мухами костяшками, придавливали бумагу. Конторка служила для записыванія принятой отъ ловцовъ и отъ неводовъ рыбы.

Вошедшій положилъ книгу на столъ; туча мухъ поднялась съ чернильницы и съ жужжаньемъ стала биться въ тусклое оконце. Онъ отодвинулъ стулъ, сѣлъ къ столу и началъ перелистывать какую-то засаленную отъ частаго употребленія тетрадь. Прошло минутъ десять, кромѣ щелканья костяшекъ и жужжанья мухъ, бившихся въ стекло, ничего не было слышно.

– Что это у тебя гири-то раскладаны, послышался на плоту недовольный голосъ надзирателя, пройдти негдѣ! Этого было довольно, чтобы нарушить тишину. – Максимычъ былъ заведенъ. Лебедевъ вошелъ въ контору и опустился на нары, около стола.

– Митя, у тебя бумаги готовы-ли? Въ городъ (Астрахань) посылаю.

– Готовы, Ѳедоръ Петровичъ. Недѣльная вѣдомость только, да мигомъ составлю. Когда побѣгутъ (пойдетъ лодка)?

– Къ вечеру управимся, чай?! Кстати и нынѣшній привозъ сообщимъ. Пошли-ка Елисѣева.

– Какъ же, развѣ не Бекъ-бергенька пойдетъ? Онъ сбирался, кажется.

– Нѣтъ, нѣтъ… Куда къ лѣшему такую дуру? Онъ подъ малосолъ. Тутъ скорую посуду [15] надо, икру кстати положимъ. Пошли-ка!

Митя всталъ и вскорѣ вернулся, сопровождаемый кормщикомъ Елисѣевымъ, Вошедшій поклонился.

– Павелъ, ты грузиться будешь, кусокъ [16] (кружокъ) велятъ выслать. Подводись и грузитесь.

Елисѣевъ былъ плотный мужчина средняго роста, съ лицомъ, тронутымъ оспою, но добрымъ и смышленымъ. Легкая старая стеганка [17] и холстовые шаровары, испачканные смолою, показывали, что кормщикъ не былъ бѣлоручкою и явился съ работы.

– Къ которымъ дверямъ подводиться [18] будемъ, къ боковымъ чтоль? а то здѣсь помѣшаешь – съ переборки [19] придутъ.

– Подводись къ боковымъ, что ли. Да не мѣшкайте, пусть возятъ. [20] Можетъ попутный зайдетъ (вѣтеръ); держать не будемъ. Скажи солельщику, чтобы багрили, я вчера еще наказывалъ.

– Сколько ее будетъ, рыбы-то?

– Семьсотъ пудовъ, малость меньше; какъ разъ на твою посуду. Икру еще поставимъ, боченковъ пять, шесть.

Кормщикъ вышелъ. Митя хлопалъ счетами и выписывалъ что-то изъ журнала, повидимому, составляя недѣльную вѣдомость. Надзиратель посидѣлъ. посидѣлъ и вышелъ на плотъ. Близъ конторки висѣли большіе вѣсы, коромысла которыхъ склонились на одну сторону, потому что одна доска (скала, по здѣшнему) была задавлена гирями, а другая поднялась въ пространствѣ. Гири были подъ хрипѣнье Максимыча уже собраны.

Ѳедоръ Петровичъ походилъ по длинному плоту, заглянулъ въ икорную и клеевую и вошелъ на приплотокъ въ прорану.

Не смотря на конецъ августа, солнце начинало пригрѣвать. Слѣва, со стороны моря, въ камышахъ бѣлѣлъ парусъ, едва подвигавшійся по направленію въ ватагѣ. Вѣтра почти не было, только, по временамъ, проходило чуть замѣтное движеніе въ воздухѣ и темнѣла, чуть рябя, вода.

– Съ переборки, кивнулъ Ѳедоръ Петровичъ на показавшійся парусъ.

– Чѣмъ идетъ? и вѣтра-то вовсе нѣтъ, замѣтилъ какъ бы про себя, сопровождавшій надзирателя, Максимычъ.

– Су ю тся [21] , чай, теперь; а море не ч е рни [22] – все дышетъ.

– Вѣстимо, не за камышомъ – не заститъ.

– Здѣсь, вишь, парусъ-отъ, – не набираетъ, почесть, – нѣтъ нѣтъ и повиснетъ…. Ишь ты!

Не смотря на это, лодка подползала ближе и ближе и, наконецъ, вывернулась изъ-за густаго вихра камыша и стала видима вся – и парусъ, и корпусъ.

– Чья?

– Ильенкова похоже, онъ, кажись, еще съ вечера побѣжалъ (пошелъ).

Въ это время по плоту загромыхали колеса, и четко отпечатались въ воздухѣ подковы лошади по тяжелому полуплоту. Подъѣхалъ въ приплотку казалакъ [23] , остановился, задняя стѣнка верхняго ящика была выдернута балушкою, плоскій ящикъ опрокинулся на ребро, то-есть, сталъ вертикально, и сочные куски башки [24] и махалки бѣлуги посыпались изъ него на полъ. Затѣмъ все приняло свое обычное положеніе, киргизенокъ подъ уздцы повернулъ лошадь и отправился обратно къ выходу.

Лодка подходила къ плоту. Еще минута, парусъ упалъ и ее багромъ притянули въ самому приплотку. Въ ней было двое: русскій и киргизъ. Русскій – ловецъ Ильенковъ, мужчина атлетическаго сложенія, съ густою копною русыхъ волосъ на головѣ и бородѣ, съ сѣрыми плутоватыми глазами, выглядѣлъ бойко и весело. Ему, казалось, лѣтъ подъ сорокъ.

– Ѳедору Петровичу! отозвался онъ изъ лодки, не ломая однако шапки.