Николай Ловцов - В горах Северного Урала

Вдруг сверло застревает в угольном теле. Машина дала несколько перебоев. Сверло подалось вперед и погрузло по комель. Рука горняка напружинилась, жилы вздулись, на лбу сгрудились складки. Машинист торопливо закрыл кран, рванул сверло к себе. Все затихло. Реш бросился к стенке, осветил. Из угольной раны тонкой, неуверенной струйкой потекла ржавая вода… Вот она забила сильней… У Реша уже залиты ноги. Напор воды усилился, отскочило несколько антрацитовых осколков, вода хлынула мощным, уверенным потоком.

— Эх, врезались в четвертый уклон!.. С четырнадцатого года стоял затопленным!.. — С горечью бросает машинисту и с помощью подручных оттаскивает машину на угольный вал.

Вода клокочет. Стенки бреши осыпаются. Ржавый поток грозно наступает на нас.

— Топит ведь!.. — неожиданно кричит один из подручных и бежит к штреку. — Топит!.. Топит!.. — Будит он тревожным голосом молчаливый мрак подземелья.

— Где лебедка?!. Где телефон?!. — спрашивает Реш. Он бледен, но старается быть спокойным.

— Телефон, лебедка недалеко!

Звонят телефоны. Штрек внезапно ожил. Из мрака забоев выползали встревоженные углекопы. Лошади сгрудились у лебедки. Может быть, их придется поднимать. Животные трясут головами, прядут ушами, нюхают воздух.

Вода грозным валом катится в штрек. Пока наверх сообщают о несчастье, в штреке уже залит вагонетный путь. Вода поднимается выше.

Люди бросают работу, бегут к ходовым на десятый штрек.

Я дергаю Реша за плечо.

— Пора выходить! Выводите!

— Да, идемте. Здесь без нас обойдутся. Говорят, что уже пущены в работу дополнительные насосы, едут техники, инженеры и выехал спасательный отряд.

Напором воды из забоев выбрасывает крепежный лес. Бревна, обгоняя друг друга, мчатся в темный мрак штрека. Мы поднимаем выше лампочки, оглядываемся. Каждый боится столкнуться с бревном. Ударом может не только сбить с ног, но и изуродовать.

Реш тревожно озирается. Ни он, ни мы не видим ни одного шахтера. Реш поднимает лампочку над головой, освещает штрек.

— Куда же ушли люди?

Внезапно я начинаю чувствовать полное одиночество, страх. Неужели мы действительно остались одни?

Вода с каждой секундой прибывает.

— Где ходовой? — исступленно кричит Реш, ловя какого-то запоздавшего шахтера.

— У восьмого жолоба!

— А где восьмой жолоб?

— Там, — на ходу бросает шахтер и исчезает во мраке.

Мы двигаемся с трудом. Ледяная вода пробирает до костей. Одежда липнет к телу, в сапогах вода. С надеждой смотрим на боковые выемки.

В каждой нише мы ищем жолоб, ходовой верх… Вода, уже выше пояса. Напором почти сбивает с ног. Вода ползет все выше и выше. Пора бы уже вылезти на сушу — но куда? Под землей нет ни одного островка. На берегах штрека не растут развесистые ветлы. Мелькает мысль: «В крайнем случае схватиться за бревно и отдаться воле подземного течения. Но что если штрек будет залит весь, до сводов, до потолка? Тогда — смертью. Дрожь пробирает тело.

— Где восьмой жолоб?! — кричим мы в темноту.

Но голоса тонут в холодном мраке. Мимо, покачиваясь, плывет бревно. На нем, тесно прижавшись друг к другу, сидят три мыши. Они беспокойно нюхают воздух и трясутся. Черные бусинки глаз смотрят на нас. Мы сторонимся, течение подхватывает бревно и уносит в темноту.

— Где восьмой жолоб!?

— Где восьмой жолоб!?

Вода уже по грудь. Неужели нет выхода?

Неужели нам придется вплавь разыскивать ходовой? Мы снова и снова истерически взываем:

— Где… вось-мой жолоб?!!

Откуда-то сверху раздается насмешливый голос:

— Плыви, молодчик, ко мне… Покупались и будет. Влезай, посушись, жолоб-то здесь.

Мы спешим на зов. Мелькает тусклый огонек шахтерки. Нам он кажется ярким — это наш маяк, наше спасение.

— Чего боитесь? Выше горла вода не будет. Знаю я этот четвертый уклон, — воды не должно там быть большой…

— Спасибо и за это купание, — недовольно цедит Котов.

— Чего «спасибо». Сам, поди, полез в нашу реку.

Мы жадно хватаемся за лестницу и по ходовому поднимаемся к десятому штреку.

Рядом с трапом тянутся широкие чугунные трубы. Они вздыхают, дрожат, трясутся от водяного напора.

— Насосы-то пошли работать в три глотки. По семнадцати литров в секунду хлебают. Живо выкачают… — Тычет в трубы шахтер и лезет вперед.

На десятом штреке мы выливаем из сапог воду, отдыхаем. Реш молча улыбается, очки сползают на кончик чуть вздернутого носа. Мы с доктором злобно жмемся. Нам кажется, что Реш смеется над нами. Ведь впереди еще несколько километров подземного пути, а так хочется скорее на волю, к теплу, к солнцу. Реш, видимо, понимает наши желания. Он обещает итти прямым путем.

Мы опять шагаем по подземным улицам. И опять Реш идет неуверенно. Его шахтерка как-то странно скользит по стенам штольни. Куда он ведет нас? Почему встречаются старые забытые вагонетки? Ржавые колеса и рельсы красноречиво доказывают, что узкоколейная линия давно бездействует. Реш спотыкается о ветхие шпалы. Над головами свисает щепами крепежный лес. Местами путь засыпан глыбами черного отсырелого угля и камнями.

— Где мы?

— Десятый штрек… — тихо говорит Реш. — Здесь был обвал… Давно это, уже много месяцев. Мы, кажется, пошли не в ту сторону…

Реш смущенно поворачивает обратно. Мы торопливо следуем за ним. Тревога сжимает сердце. Как на зло сзади слышится сухой, резкий треск деревянных стропил. Где-то с грохотом скатываются камни. Мы бежим. Реш едва успевает за нами.

Впереди мелькают огни. Скорей к ним. Там люди. Под землей нет человека без огня, каждый шахтер имеет свою лампочку. Лампа — принадлежность шахтерского костюма, как шаровары и обувь. Можно работать полуголым, без рубахи, но без лампочки обойтись невозможно.

Мы вышли и столкнулись с каменщиками. Они здесь кладут перемычку. Каждый штрек имеет несколько таких перемычек — они необходимы на случай пожара.

— Зачем туда ходили? — Удивленно спрашивает пожилой шахтер, с лицом избитым оспой. У него на щеках такие выбоины, что в них смело можно уложит горошину.

— К седьмому… Ходовой искали…

— Ходовой за нами, а там завал. Давно обвалилось. Никто не ходит.

Мы присаживаемся и снова курим. Каменщики откладывают работу, тоже завертывают цыгарки.

Пока в Кизеловском угольном районе работают только старые шахты. За минувший хозяйственный год они дали 1400 тыс. тонн угля. Но пятилетний план положил на Кизел-район обязательство заложить и пройти еще шесть новых шахт.

Каждая шахта, по предварительному расчету, должна дать по 50 тыс. тонн угля — итого 3 млн. тонн. А вместе со старыми — около 5 млн. тонн.

Но в наше время бурного строительства проекты и расчеты одно, а темп, размах страны, воля пролетариата — другое. Совсем недавно долгие опыты обогащения кизеловского угля дали превосходный кокс. По качеству кизеловский кокс не уступает донецкому и кузнецкому. А этот фактор ломает и уральскую пятилетку по черной металлургии. Урал смело может отказаться от кузнецкого кокса и, пользуясь своим собственным, может довести выплавку металла с 3,5 млн. тонн до 8,5 млн. тонн.