Тим Северин - Острова пряностей

Но Уоллес прибыл сюда не затем, чтобы рассматривать местные убогие домики. Пока капитан прау присматривал за строительством купленных лодок, а матросы выменивали у местных жителей деревянную утварь, резные сувениры, попугаев и лори — все, что можно было продать на обратном пути в Макассар, Уоллес и двое его помощников-малайцев, Али и Бадерун, исследовали тропинки в лесу за деревней с помощью деревенских ребятишек, выступивших в роли проводников. Почти сразу же они были озадачены, услышав громкое воркование и резкое щелканье, доносившиеся с вершины одного из более высоких деревьев. Уоллес вскоре понял, что эти звуки издает большой голубь, и после нескольких неудачных попыток его помощникам удалось застрелить птицу для более подробного изучения. Оказалось, что это фруктовый голубь — огромный экземпляр «двадцати дюймов в длину, голубовато-белого цвета; концы крыльев и хвост были блестящими, ярко-зелеными с сине-фиолетовым переливом, лапки — кораллово-красными, а глаза — золотисто-желтыми».

Уоллес отметил, что зев голубя был удивительно эластичным — несмотря на довольно узкий клюв, он мог заглатывать сравнительно большие фрукты, в том числе семена длиной в дюйм, за счет того, что челюсти и горло сильно растягивались. Уоллес отнес фруктового голубя к разряду «редких видов». Это был тот же самый вид фруктового голубя — синехвостый императорский голубь, — которого обнаружил Буди во время своей первой вылазки на берег, когда наше любопытство было возбуждено доносившимся с берега гортанным воркованием и странным металлическим клацаньем.

Уоллес обнаружил, что ходить по лесу возле Хаара ничуть не проще, чем ступать по угрожающе «тонкому, скользкому и прогибающемуся» бамбуковому полу местных хижин. Тропинки, протоптанные по глинистой почве, были очень скользкими, и, хотя местные жители, шлепая босиком, не испытывали особых неудобств, Уоллес в своих кожаных башмаках поскальзывался и падал чуть ли не на каждом шагу.

Бугийские лодки

Хуже того — тропинки вели к скальным выступам, где поверхность была настолько неровная, с таким количеством провалов и острых зазубренных краев, что даже оба помощника Уоллеса часто падали, получая синяки и ссадины, хотя всю свою жизнь ходили босиком. Их ноги вскоре покрылись порезами, а башмаки Уоллеса, и без того недостаточно прочные и толстые, чтобы обеспечить настоящую защиту, стали попросту разваливаться. Только местные ребятишки бегали здесь без опасений. «Они бежали вприпрыжку с удивительной легкостью и ловкостью», и не могли взять в толк, отчего их спутники перемещаются так медленно и с такими мучениями. Уоллес в конце концов отказался от этой затеи, чтобы сберечь то, что еще оставалось от башмаков, и в последующие дни ограничился прогулками по пляжу и по ровным участкам, где слой почвы скрадывал неровности лежащих в основании острова острых скал. Здесь он в свое удовольствие охотился на жуков и других насекомых, преследовал маленьких изумрудных ящериц с небесно-голубыми хвостами и поймал дурно пахнущего жука из семейства скакунов, который напоминал «очень большого муравья — длиной больше дюйма, красно-черной расцветки». Спасаясь от преследования, жук «стремительно огибал дерево по спирали, так что для его поимки требовались очень быстрые ноги и очень ловкие пальцы».

Вид очкастого англичанина в широкополой шляпе, бегающего по лесу за жуками, очень позабавил по меньшей мере одного обитателя Хаара. Понаблюдав за действиями Уоллеса некоторое время и дождавшись, когда пойманный экземпляр будет наколот на булавку и аккуратно уложен в коробку, этот старик «больше не мог сдерживаться — он расхохотался от всей души, даже согнулся пополам от смеха». Это, по мнению Уоллеса, было прекрасной иллюстрацией различия между малайским и папуасским национальным характером: «Малаец мог бы с изумлением уставиться на вас и спросить, что же это вы делаете, но никогда бы не стал хохотать над чужестранцем с таким откровенным удовольствием».

Несмотря на сложный рельеф, затруднивший прогулки по острову, и то, что самых красивых бабочек поймать не удалось — они упархивали прямо из-под сачка, Уоллес записал, что в целом очень доволен посещением острова. За четыре дня он увеличил свою коллекцию насекомых на 194 вида (в том числе 35 видов бабочек, многие из которых были неизвестны европейским энтомологам), а коллекция птиц пополнилась на пятнадцать экземпляров.

Эта поездка оказалась успешной в финансовом отношении — когда часть коллекции была продана в Лондоне, за нее удалось выручить хорошие деньги.

Но какая часть из увиденного Уоллесом сохранилась до наших дней? В час тридцать, оставив Бобби охранять лодку, мы все отправились в маленькую деревушку на берегу, рядом с местом нашей стоянки, для ознакомления.

Старейшина деревни, которая, как выяснилось, называлась Охойрат, встретил нас на берегу. Для своего звания он был довольно молод — лет, может быть, сорока с небольшим. У него была странноватая манера фыркать носом при разговоре, а чтобы обозначить конец фразы, он двигал бровями вверх-вниз, словно удивляясь сказанному. Он начал с извинений за то, что не пришел к нам с приветствием сразу же, когда мы бросили якорь у его деревушки. Он принял нас за китайских торговцев, которые приходили в деревню прошлой зимой: двое китайцев, прибывших на маленькой лодке, пытались наладить скупку моллюсков и жемчуга, но назначили такую ничтожную цену и при этом были так требовательны, что стали причиной многих неприятностей. Очевидно, в отношении торговли на островах мало что изменилось со времен Уоллеса. Я сказал старейшине, что мы ничего не собираемся покупать, разве что хотели бы пополнить наш запас свежих овощей, — и он начал извиняться, объясняя, что хозяйство на острове столь скромное, что на продажу никто ничего не выращивает. Затем, продолжая тихонько фыркать и шевелить бровями вверх-вниз, он отвел нас на край деревни и показал дорогу к Хаару.

Это была узкая тропинка, пересекающая поле маниоки и затем уходящая прямо в лес. Перемена была разительной: из жаркого марева, окутывающего невысокие, по плечо, деревца маниоки с узкими листьями, мы попали прямо в прохладу и сумрак тропического леса. Многие деревья достигали в высоту 25 и даже 30 метров. У подножия деревьев виднелись тонкие побеги папоротника, а почва была укрыта пышным травяным ковром, украшенным сине-фиолетовыми цветами и каким-то стелящимся растением, похожим на миниатюрный плющ, с миндалевидными листьями: наружная поверхность каждого светло-оливкового цвета, а внутренняя — более темная. Цветы, листья и стебли располагались по обеим сторонам тропинки столь живописно, будто мы шли по оранжерее, где пышные растения экваториальных лесов были специально подобраны и высажены самым эффектным образом.