Карл Фалькенгорст - Африканский Кожаный чулок

Купец невольно вскочил со своего места, а директор грозно нахмурил брови.

Что это значит? Перед кем упала на колени царица змей? Он никак не мог объяснить себе этой загадки. Но Белая Борода, невидимо присутствовавший, с сильно бьющимся сердцем при этом радостном свидании, отлично знал, что означает эта сцена и как все это могло случиться.

Волшебные звуки флейты действительно сделали чудо. Лео услыхал их во дворе, они просились ему прямо в душу. Так могла играть только одна женщина! Да, вот она выражает гнев, мольбу, а вот теперь призывает его, зовет его, бурным, мятежным порывом вырываются из ее груди эти задушевные звуки… И он забыл приказание своего господина, забыл все на свете и рванулся туда, откуда льется музыка. Он добежал до залы, рванул, широко распахнул дверь, и глазам его предстала та, которую он так давно разыскивал, к которой рвался всей душой…

В кофейных и парикмахерских Занзибара и в высшем кругу местной знати была теперь новая тема для разговоров и сплетен. Раскрылась удивительная история. Рассказывали, что царица змей была когда-то невольницей Белой Бороды; он купил ее у одного торговца невольниками в Хартуме и даровал ей свобод, окрестив в христианскую веру. Затем она стала женой Лео, любимого слуги Белой Бороды, негра, христианина, как и сама она. Европейские консулы утверждали, что царица змей — египетская подданная, и на этом основании требовали, чтобы ей была возвращена свобода.

Мальчик-подросток, как говорили, сын царицы змей, и потому иностранные консулы требовали, чтобы и ему также была возвращена свобода.

К этим слухам прибавляли еще очень много других, и вечером, когда на площади опять давалось представление, зрителей было еще больше, чем обыкновенно. Все хотели видеть эту царицу змей, о которой говорилось так много интересного. Но выяснилось, что она отказалась повиноваться директору и бежала от него в дом Белой Бороды. Арабы роптали и негодовали, индусы улыбались себе под нос, а христиане были, видимо, смущены. Очевидно, это дело с царицей змей вызывало своего рода конфликт, а потому не мудрено, что сам султан пожелал решить этот вопрос лично, по своему усмотрению.

Сегодня обе враждующие партии были приглашены во дворец султана перед ясные очи самого властелина. Громадная толпа народа запрудила всю площадь, чтобы узнать приговор султана. Проходил час за часом, но никто не выходил из дворца; очевидно, дело было жаркое, если разбирательство длилось так долго: обыкновенно у султана суд был короткий и решительный, и все дела вершились в несколько минут. Но вот из ворот дворца показался египетский антрепренер; он казался весьма обескураженным и недовольным. Из этого публика тотчас же сделала выводы, что его дело проиграно. Те же из присутствующих, которые все еще сомневались, при виде следующей картины должны были окончательно убедиться, что первая догадка была верна.

Из ворот дворца следом за директором шли рука об руку Лео и Зюлейка, а впереди них негритенок-подросток, сын Зюлейки. За ними весело выступал Белая Борода, улыбавшийся, счастливый и довольный. Толпа возликовала, превознося мудрость и справедливость своего государя; по всему городу мигом разнеслась радостная весть, что, по всесильному слову султана, Лео, Зюлейка и ее сын признаны свободными неграми, а директор приезжей труппы должен был удовольствоваться откупными деньгами, выданными ему из частной казны султана в виде возмещения за убытки, какие ему придется понести из-за отсутствия в его труппе царицы змей, пока он не найдет ей заместительницы.

Вновь освобожденных и соединенных теперь навеки супругов с триумфом проводили вплоть до гостеприимного дома европейского купца, а вечером, когда стемнело, вокруг этого самого дома столпилось множество людей, жадно прислушивавшихся к дивным звукам волшебной флейты, доносившимся до них с крыши дома и далеко слышных в ночной тишине…

По волнам безбрежного Индийского океана плывет большой пароход, направляясь на север. С Занзибарской гавани можно только видеть темную струю дыма на дальнем морском горизонте; но на берегу все еще стоят три черные фигуры негров и глазами, полными слез, провожают этот темный дымок.

Лео стоит безмолвно и неподвижно, и в памяти его воскресают все те опасности, какие он переживал вместе с Белой Бородой. Молодой негритенок весьма равнодушно смотрит в даль, но не смеет нарушить ни одним словом трогательное настроение своих родителей. Зюлейка же заливается слезами; этот скрывающийся из вида пароход увозит ее духа-хранителя, ее адьока!

Белая Борода, стоя на палубе парохода, с радостным чувством вспоминает последние дни: ему удалось найти тихую и надежную пристань для преследуемых и гонимых, которые полагались на него. В Занзибаре под защитой консулов и военных судов эти люди были в полной безопасности от бесчеловечных ловцов невольников, и так как и Лео, и Зюлейка были люди работящие, способные и честные, то они всегда могли найти себе здесь заработок и жить счастливо и в полном довольстве.

При мысли о счастье других Белая Борода был вполне счастлив и сам…

Не столь счастливо, как жизнь Лео и Зюлейки, сложилась жизнь других друзей Белой Бороды там, на берегах озера Танганайка. Там по-прежнему процветает работорговля, и один знаменитый путешественник, посетивший несколько лет тому назад горы Кунгве, нашел на берегу озера негритянскую деревню, которая по описанию очень походит на тэмбе Лугери.

Это нагорное селение, которое Симба оставил в таком цветущем виде, представляло теперь груду развалин, с разбросанными там и сям уже полуразложившимися трупами жителей. Очевидно, и здесь похозяйничали хищные арабы, и здесь повторилась та же вечная история, какая происходит на всем обширном пространстве черного материка.

Но теперь и над этой несчастной страной восходит новая заря, и то, о чем много лет тому назад мечтал Белая Борода-Нежное Сердце, стало теперь действительностью: неграм возвращены общечеловеческие права, а арабы должны были покориться и навсегда прекратить свою постыдную торговлю рабами.

По низовьям реки Моари, вливающейся в Конго севернее арабского города Ниангве, тянулся караван, направляясь к холму, поросшему пальмами и густым кустарником и выступавшему среди желтой степи, точно зеленый остров. В качестве проводника шла впереди каравана старая негритянка, а за ней ехал верхом на анголезском волу белый человек с длинной белой бородой. Негритянке было лет под пятьдесят, хотя на вид казалось меньше; она шла бодрым и твердым шагом, проворно обходя препятствия, встречавшиеся на узкой тропинке. Кругом росла трава в 4–5 метров вышиной, сухие стебли которой в большой палец толщиной загораживали проход; местами, задетые рукой негритянки, они раскачивались, нанося ей довольно сильные удары, так что она должна была лавировать между ними.