Кирилл Станюкович - Зимовка Зор-Мазар

– Глеб Иванович, – неожиданно говорит Кускова, – а мы будем просить вас еще остаться.

– Нет! Нет! – говорит он, – меня ждет Алла. Я никак не могу.

– Глеб Иванович, – говорит Кускова, – вам придется задержаться.

– Нет! Нет! Ни за что, мы договорились на зимовку, зимовка кончилась, меня ждет жена.

– Глеб Иванович, – говорит Кускова, – я вам приказываю остаться.

– Нет! Нет! Нет! – кричит он и бьет кулаком по столу. – Я еду! Еду!

– Нет! – кричит Кускова, – вы остаетесь еще на год.

– Нет! – кричит он, хватает ружье и стреляет в лицо Кусковой.

Страшный грохот все потрясает, все трещит, он выскакивает из спального мешка в чем был.

А мы собирались в Ташкенте, там давно зеленели склоны холмов и всю землю покрывали маленькие весенние травки, зеленые луки и красноватые тюльпаны. Отцвел миндаль и урюк, полопались почки у деревьев, и только когда уже давно все было готово для выезда и когда начала поспевать черешня, пролетела весть, что перевалы открываются и мы можем двинуться на Памир.

На вокзале нас провожала какая-то очень нервная женщина с припухшим заплаканным лицом, она все шепталась с нашими девушками. И только в конце, когда уже поезд трогался, она закричала:

– Если он не будет здесь через три дня, он мне не муж. Не муж! – топнула ногой, и слезы брызнули из ее глаз.

Черт возьми! – только тут я узнал ее, ведь это была жена Глеба, Алла.

А мы опять собирались целый день в Оше, потом ночь, потом опять целый день; и опять на Кара-Куле Кускова требовала, чтобы все собирали растения, и начальник опять закричал, чтобы она не сходила с ума, что у растений нет ни цветов, ни плодов и что собирать их бесполезно. И опять у Акбайтала меня посадили в кабину, и опять я пел «Все васильки, васильки», «Песнь варяжского гостя» и рассказывал Ваське «Баскервильскую собаку». Васька на этот раз не вез спирт, это стало опасно, он вез триста штук пакетов анилиновой краски, которые надеялся сменять на шерсть.

И опять он все засыпал и стукался мордой о баранку, а затем не мог найти землянку зимовщиков, и мы крутились на машине вдоль речки, пока не влетели передним колесом в потолочное окно землянки зимовщиков.

– И скажи, пожалуйста, Кирилл, – сказал, качая головой, сверххладнокровный Васька, – ну куда это мы с тобой залетели?

И не успели мы опомниться от звона и треска, как вдруг увидели в свете фар у землянки голого человека, на котором не было решительно ничего, кроме бороды. Он стоял совершенно ошарашенный, ничего не понимая и моргая глазами.

– На, Глеб, – высовываясь из кабинки с кепкой в руке, сказал Васька, – возьми, хоть моей кепкой прикройся.

А через два дня машина уходила назад вниз, в Ош. Уезжал Глеб. Мы стояли, махали руками, давали разные советы, кричали. Он чуть не полмашины загрузил своими материалами. Дольше всех стояла Вера, и как она не крепилась, но ей все время приходилось отворачиваться, чтобы смахивать слезы.

– Да, Верка, чуть не забыл, вот тебе тут квитанция и письмо, – произнес небрежно Васька.

По доверенности Веры Васька ежемесячно должен был получать за нее 300 рублей. Из них нужно было посылать ее сестре, студентке, 100 рублей, а 200 – Борису. Но Васька сделал иначе. «Вот еще, буду я этому блаженному 200 рублей посылать, – сообщил он нам, – нечего этого дурака баловать». – И он посылал ему иной раз 100, а другой раз 50 рублей, а остальные деньги сестре.

А Вера, только мельком взглянув на квитанции и даже не успев рассердиться на Васькино самоуправство, впилась в письмо. Это писал Борис, он не попал в ВУЗ, так как провалился в четвертый раз, в армию его не взяли по близорукости, и сейчас он писал, что хотел бы на Памир, и хорошо если бы его взяли зимовать. Может быть, Вера останется, это было бы лучше всего, он бы тогда с радостью остался в качестве ее помощника.

Вера много разговаривала в этот день с начальством, вечером пришла к нам и сказала:

– Ребята, возьмите меня в маршрут месяца на два, надоела мне эта землянка, видеть не могу, нужно немного проветриться. Кускова сказала, что мне придется остаться еще на год, теперь начальником, и мне дадут помощника.

– Конечно, Бориса? – спрашивали мы.

– Не ваше дело, – отвечала она.

– А котлеты будешь жарить?

– Буду, – согласилась Вера.

– Ну тогда собирайся, – сказали мы.

Сталинабад, октябрь 1959 года.

Чембур (тюркск.) – длинный повод на уздечке, за который водят и которым привязывают верховую лошадь. (Прим. ред.)