Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски

Важность и значимость «старых таёжных волков» – молодых геологов при изречении этих истин не могла не вызвать улыбку. Однако они давали дельные советы, которые впоследствии пригодились в таёжной жизни.

Поздно вечером ушёл спать начальник экспедиции, и веселье продолжилось с новой силой, с музыкой из старого магнитофона и танцами на вечномёрзлой земле. Никого не смущало то обстоятельство, что ранним утром предстояла загрузка лодок полевым имуществом забрасываемых отрядов, и нелёгкий долгий и опасный путь по дикой реке с множеством порогов, перекатов, мелей и непредвиденных препятствий. Молодость есть молодость! Иногда охватывало чувство нереальности происходящего, оттого, что это буйное веселье с моим участием происходит в одном из самых отдалённых, глухих и труднодоступных «медвежьих» уголков России, на берегу самой Подкаменной Тунгуски.

Вычерпав ковшиком воду из лодки и заменив шпонку винта, я продолжил свой путь. Мне встретился ещё один более или менее серьёзный порог, хотя и меньший, чем пройденный. Однако теперь, наученный горьким опытом, с полной ответственностью подошёл к его преодолению. Перед каменистой грядой почти скрытой белыми барашками бурунов пристал к берегу, заранее внимательно осмотрел поверхность порога по всей ширине Подкаменной, имея для обдумывания не несколько секунд, а сколь угодно много времени. Затем выбрал наилучший маршрут, и спокойно прошёл порог не по стремнине, а по разведанному небольшому сливу недалеко от берега, лавируя между огромными валунами на своей лёгонькой маневренной лодочке. Больше таких встрясок мне не было уготовано, но и расслабиться, как в самом начале пути, я уже не мог, да и не хотел.

Теперь постоянно был начеку, и ни одна опасность уже не смогла бы больше застать врасплох. После того, как по неопытности и из-за излишней самоуверенности подвергся серьёзной опасности, хорошо усвоил, что спокойствие реки на большем её протяжении обманчиво, и в любую минуту коварная Подкаменная Тунгуска может подловить беспечного или зазевавшегося путника и показать свой грозный неукротимый нрав. Причём, в разные периоды времени порог или шивера могли появиться или исчезнуть на любом из участков реки, сложенном каменистыми, обычно магматическими породами. Зачастую всё зависело только от уровня воды в Тунгуске.

Позже я не однажды проходил этот грозный коварный, подловивший меня врасплох порог и по течению реки, и против него, правда, не по большой воде, и не по стремнине. В нём тоже нашёл довольно спокойный слив, расположенный примерно на середине между основным, центральным потоком и берегом. Он не был широким, но по нему проплыл не только мой вёрткий небольшой «Пеликан» с маленькой осадкой, но и широкие неуклюжие, глубоко сидящие «Прогрессы», загруженные доверху. «Речные танки» спокойно, один за другим плюхались по сливу в плёс. А посреди реки ревел всё ещё грозный, весь в белой пене и брызгах, слив основного потока реки. По боковому проходу я свободно смог подняться даже против течения Тунгуски на своём «Пеликане», с его слабым мотором.

Товарищи – геологи, которым я рассказал о преодолении этого порога, недоумённо смотрели на меня и многозначительно крутили пальцем у виска: «Жить, что ли надоело?! Не мог остановиться и осмотреть порог заранее?!». Моих объяснений о том, что поздно спохватился и попал в ловушку, откуда не было обратного хода, а был только путь вперёд: «Тунгуска, не спросив меня, без предупреждения, выдала мне билет в одну сторону – через порог!», они не принимали: «Ты же задолго слышал рёв воды, бьющейся о камни. Конечно, надо всегда держаться стрежня основного потока, но не на таком же пороге! Мало ли кто и что тебе говорил, надо же и самому думать! Интересно, что бы ты делал в низовьях реки?! Там на порогах почти каждый год не только лодки, а и баржи тонут!».

Ну, мой лёгонький резиново – деревянный «Пеликан» с его минимальной осадкой, особенно на высокой скорости, и сверхманевренностью сильно отличался от глубоко сидящих неповоротливых тяжелогружёных самоходных металлических барж. Причём, некоторые из них вообще через пороги проводили буксиры. Думаю, что при прохождении больших порогов в низовьях Подкаменной у меня не возникло бы столько проблем, лишь бы острыми камнями не прорезать надувные секции лодки («Пеликан» состоял из трёх изолированных друг от друга резиновых отсеков).

Для моей лодчонки самыми сложными были мелководные верховья. Впрочем, немного освоившись на реке, я легко проходил её каменные преграды, почти не сбавляя скорости. В критических ситуациях, влетая на каменистое мелководье и понимая, что винт моего «Ветерка» сейчас врежется в камни, просто нажимал вниз на ручку румпеля и, убрав газ, поднимал сапог мотора с вращающимся винтом над водой. Таким образом, в течение всего сезона удалось избежать поломок «сапога» мотора и сохранить большое количество предохранительных шпонок даже при плавании по обмелевшей реке в межень.

Более того, в разгар сезона я позволял себе на ровных спокойных изученных участках плёсов плыть лёжа в лодке на спине с сигаретой в зубах. Лишь иногда подправлял румпель сапогом, ориентируясь по доступной зрению части береговой линии. Со стороны это выглядело так, будто моторная лодка на полном газу плывёт без людей управляемая невидимой рукой. «Летучий голландец» Подкаменной Тунгуски. Встречные лодки были редки, но в подобном случае я сильно рисковал, поэтому приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить сквозь громкий фоновый звук своего мотора слабый далёкий приближающийся – чужого. Это был, конечно, чистой воды «выпендрёж».

Через некоторое время мы начали выслушивать то от одного, то от другого из проезжавших охотников о иногда появлявшейся на реке под вечер безлюдной моторной лодке – «Летучем голландце». Утром мне, ещё полусонной «сове», было не до игр, да и лодку можно было хорошо рассмотреть, и узнать её принадлежность. Местные жители рассказывали, что в надвигающихся сумерках видели моторную лодку непонятной марки, проплывшую навстречу на полном ходу и неизвестно куда потом девшуюся.

Дело в том, что таким способом я обычно плавал только неподалёку от базы перед самым возвращением из маршрута. Правда в сумерках никто толком не смог её рассмотреть, а когда некоторые попытались развернуться и догнать «Летучего голландца», то он исчезал, как будто испарялся в воздухе.

Придонный топляк вдоль берега плеса © Creative Commons

Один охотник говорил: «Я развернул свою лодку – «Крым», буквально минуты через три после того, как понял, что в той моторке никого нет. У меня стоит мотор «Вихрь» в 32 лошадиные силы, да ещё самостоятельно форсированный. Вообщем, не встречал на реке более быстроходной лодки, чем – моя, может развивать скорость больше 60 км/час, но безлюдную лодку я не догнал!». Я от души веселился, выслушивая эти рассказы о таинственной лодке, и просил Колю никому не рассказывать, что это моих рук дело. Вот так и рождаются легенды! Интересно, что говорили об этом аборигены в следующем сезоне, если конечно, наши ребята не раскрыли им эту тайну.