Антони Смит - Две горсти песку

Увы, нет розы без шипов. Вообще-то, когда стоишь в гондоле в полукилометре над землей, простительно и возомнить о себе, однако я как-то плохо представляю возомнившего аэронавта. Гондола достаточно прочна, пробить в ней каблуком дыру не так-то просто, даже если вы очень постараетесь, но при мысли о том, что эти ивовые прутья — вся ваша опора, вы очень остро осознаете их уязвимость. Время от времени корзина скрипит. Скрипит всякий раз, когда кто-нибудь перемещается, но, кроме того, еще и по собственному почину. Что ни говори, три пассажира, балласт, снаряжение — тяжелое бремя для такой слабой вещи. А стропы? В полете восемь наскоро сплетенных на Занзибаре веревок, которые соединяли строповое кольцо с петлями на гондоле, подвергались серьезному испытанию. Мы не сомневались в том, что их прочность на разрыв вполне достаточна, но уж больно они тонкие на вид. А что тогда говорить о петлях из стального тросика? Их не восемь, а всего четыре. Правда, прочность петель тоже рассчитана с запасом и тросик вплетен в корзину так, что они соединяются попарно. С точки зрения теории все сделано безупречно, однако выглядели эти петли очень хлипкими. Диаметр тросика всего каких-нибудь четверть дюйма. Больше и не надо, этого вполне достаточно, но как-то уж все рассчитано в обрез…

Теперь взять шар, эту бесшумно парящую над нами огромную оранжевую сферу. Казалось бы, никаких оснований для тревоги. Правда, ткань чрезвычайно тонкая и сеть сплетена скорее из бечевки, чем из веревки, но эти соображения совсем заслонялись несуразностью того факта, что нас удерживал в воздухе открытый сосуд с газом. Мое сознание до самого конца никак не могло свыкнуться с этой мыслью. Над отверстием патрубка находился газ — бесцветный, невидимый, лишенный запаха. Он один нес по воздуху весь груз. Мы, да гондола, да сеть, да оболочка — вместе получалось больше трех четвертей тонны, и все это газ шутя удерживал в воздухе над озером на высоте четырехсот пятидесяти метров. Удерживал 766 килограммов — таков был наш точный вес в тот день. Нет, не верю, чтобы кто-нибудь, имея дело с таким удивительным явлением, как аэростат, мог настроиться на беспечный лад.

Но даже если отрешиться от благоговейного трепета, неизбежного при таком полете, оставался плотный осадок самого обыкновенного страха. Мы старались не думать о нем, но отделаться от него не могли. Ведь его нельзя было назвать беспочвенным. Куда нас несет? Выдержат ли стропы и гондола? Будет ли посадка удачной или нет? Как насчет облаков, внезапных шквалов и нисходящих потоков? Африка уже показала нам, что она способна вытворять на земле. Теперь, когда мы, так сказать, доверились широким объятиям воздушного океана, у нас гораздо меньше возможностей управлять своей судьбой. От этих объятий можно ждать всего чего угодно. Очень интересно стать чем-то вроде паутинки, но в этом состоянии есть и свои минусы.

Первый час мы летели над озером курсом 200 — почти параллельно западной гряде. Направление и сила ветра те же, что были на Занзибаре. Гряда довольно точно выдерживает направление север — юг, так что мы мало-помалу приближались к ней и к берегу озера у ее подножия. Превосходно! Пока мы шли к берегу, меня ничуть не беспокоила постепенная потеря высоты, вызванная нормальной утечкой газа, и я не сбрасывал балласт, чтобы прекратить снижение. Вдоль берега, захватывая местами часть озера, розовели тысячные стаи фламинго. Время от времени какая-нибудь стая взлетала и устремлялась на другое место. Все это происходило где-то бесконечно далеко. Птицы искали корм, им было не до лесов, простершихся неподалеку, и не до просторных равнин, для них существовал только ил — источник пищи. И уж конечно, им было не до нас.

До берега оставалось около полутора километров, когда мы заметили группу жирафов. Они отделились от леса и подошли к воде. Один жираф даже вошел в воду и ухитрился напиться, широко расставив ноги.

Мы прошли над этими великолепными животными на высоте около двухсот метров, сознавая, что, будь на месте аэростата самолет, они бросились бы врассыпную. А теперь они никак не реагировали. Один жираф даже сел, аккуратно поджав ноги. Его двухметровая шея напоминала столб, который от толчка наклонился под углом около шестидесяти градусов к земле.

Ветер пронес нас над береговой линией. В этом месте, известном под названием Эндабаш, горы расступаются, пропуская реку. Тысячелетиями поток точил камни, и получился треугольник, одну сторону которого образует озеро, две других — скалы. Сюда-то мы и вторглись, по-прежнему идя на высоте сто восемьдесят метров, а впереди высились шестисотметровые гребни. Пока что мы продолжали свои наблюдения. Внизу, помахивая огромными ушами, стоял слон. Вдруг мы различили еще трех слонов. Потом увидели у реки стадо буйволов, голов шестьдесят. И еще слоны, еще буйволы… Это было то самое, ради чего мы все затеяли.

К сожалению, не успели мы заметить животных, как скалы оказались в опасной близости. А ведь мы не буревестники, чтобы день-деньской без опасности для себя носиться вдоль круч. Надо было что-то предпринимать. Я решил сбросить гайдроп — авось он поможет нам перевалить через гребни. Ведь воздушный поток переваливает, и мы пойдем с ним, а гайдроп — для страховки, чтобы мы не отстали. Как он коснется склона — при условии, что склон будет не слишком крут, — так шар сразу поднимется. И мы перерезали веревку, крепившую гайдроп к гондоле.

С этой минуты безмятежный полет кончился. Гайдроп не расправился как следует, получилась петля. А это значило, что он не будет легко скользить по земле, по деревьям и так далее, что петля за что-нибудь зацепится и мы окажемся на привязи. При сильном ветре это чревато бедой. У нас был только один выход, и мы принялись втроем выбирать шестидесятиметровый гайдроп. Какой он тяжелый, какой непослушный. Если вам приходилось когда-нибудь распутывать веревочку, представьте себе, каково возиться с длинным канатом, стоя в тесной гондоле. Я сбросил две горсти песку, чтобы подняться повыше, и не сводил глаз с надвигающейся скалы. Дуглас и Ален распутывали тугие петли, остерегаясь, чтобы при этом не зацепить ими и не сбросить за борт кинокамеру или еще что-нибудь из снаряжения.

Наконец гайдроп был распутан, мы взялись за него втроем и, держа каждый свою часть, перенесли через борт и бросили одновременно так, чтобы он не запутался снова. На этот раз обошлось без петель, но, расправившись рывком, конец гайдропа щелкнул, будто огромный бич. Звук отдался между скалами, и в воздухе повисло маленькое облачко пыли. Конец каната размочалился, с этим ничего нельзя было поделать, и теперь все внимание обратилось на приближающуюся гряду.