Мэри Чабб - Город в песках

Теми же раздумьями о смерти, утратах и надеждой на бессмертие проникнута знаменитая поэма о легендарном царе Урука Гильгамеше. У него был друг — получеловек-полуживотное Энкиду, и они вдвоем совершали богатырские подвиги. Но Энкиду умирает, и его смерть — кара Гильгамешу со стороны разгневанных его дерзостью богов. Полный скорби, в одиночестве Гильгамеш пытается открыть секрет бессмертия. Он говорит: «Я тоже умру и не стану ли я таким, как Энкиду? Скорбь заполнила мне душу, и из-за охватившего меня страха смерти я скитаюсь по стране». В своих скитаниях он встречает Утнапиштима, который говорит, что ему не избежать смерти и что Утнапиштим единственный из смертных, кому даровано бессмертие. Боги оказали ему особую милость. Утнапиштим рассказывает Гильгамешу, как боги однажды решили уничтожить жизнь на земле, наказав людей за их грехи. Боги ниспослали на землю всемирный потоп, а когда увидели, что один лишь Утнапиштим спасся в ковчеге, который он соорудил собственными руками, они даровали ему бессмертие.

В конце концов Утнапиштим сжалился над Гильгамешем и назвал ему место, где на дне огромного озера растет трава бессмертия. Повесив на шею тяжелый груз, Гильгамеш отважно нырнул на дно и сорвал траву. Но все его старания пропали зря: однажды, купаясь в пруду, он оставил траву без присмотра. К ней подползла змея и проглотила ее. Надежда Гильгамеша на бессмертие разлетелась в прах.

Как ни странно, особенно если учесть, что Гильгамеш — герой величайшей легенды той эпохи, его изображение ни разу не удалось опознать на цилиндрических печатях. Весьма возможно, что человек и получеловек, расположенные сбоку от борющихся животных на первой аккадской печати, которая попалась мне в руки, — это Гильгамеш и Энкиду, но нет никакой возможности доказать это. На другой печати изображен человек, на плечах которого видны два тяжелых предмета, похожие на гири: возможно, это Гильгамеш готовится нырнуть в воды озера за травой. Имеется еще печать с изображением фигур людей, сидящих в лодке, причем одна фигура протягивает растение другой, с короной на голове. Кто знает, быть может, это Гильгамеш и бессмертный Утнапиштим — Ной.

Однажды вечером, когда Рэчел пересказывала мне по частям поэму о Гильгамеше, явился Ганс с находками.

— В одном из домов найден небольшой горшок, доверху забитый предметами, — сказал он. — Скоро его принесут. А пока определите-ка, что это за печать? Вот вам пластилин. — С этими словами он подал мне цилиндрическую печать из розоватого известняка.

Отказавшись от пластилина, я несколько раз повернула печать. Постепенно я уже научилась читать надписи на печатях. Я увидела вытянутых в цепочку маленьких животных с изогнутыми рогами. Ногами им служили три или четыре крохотные, соприкасающиеся друг с другом углубления. Задача не из трудных!

— Джемдет-Наср, — сказала я.

— Правильно, — ответил Ганс. — А что еще вы можете сказать, — спросил он. — Ее только сегодня нашел Хэл.

— Вас удивляет, как она попала в аккадский дом? — спросила я.

— Вот именно, — воскликнул он, — предмет такого раннего периода и вдруг в аккадском слое! Ведь она, должно быть, минимум на шестьсот лет старше. Многими печатями, изготовленными из прочного материала, пользовались гораздо позднее.

— У меня дома хранится печать моего прадеда, — сказала я, — наши инициалы совпадают, и поэтому отец отдал ее мне.

— Правильно, то же самое и здесь! Но вот и горшок!

Вошел Хэл, а следом за ним молодой рабочий осторожно нес большую коробку. Из нее извлекли маленький глиняный горшок и поставили на скамью. Сквозь трещины сыпалась земля. Внутри под слоем пыли лежали неровные металлические полоски и тонкие прутья. Мы принялись осторожно извлекать их. На скамью выкатилась цилиндрическая печать, но ее поверхность была гладкой.

— Что это? Смотрите! — воскликнул Ганс, беря в руки маленький железный стержень с заточенным концом, — Незаконченная печать, а вот и законченная из лазурита. Да тут целый набор инструментов резчика печатей!

Он продемонстрировал нам, каким образом стержнем с заточенным концом просверливались вертикальные отверстия на печатях. Второй конец стержня имел в сечении квадратную форму. Ганс объяснил нам, что он раньше был вставлен в деревянную рукоятку, с помощью которой вращали заточенный конец. В Китае отверстия для заклепок и по сей день делаются таким способом.

Кроме этого в горшке имелось несколько медных инструментов для гравирования и бусины без дырок.

Я все стояла, разглядывая эти еще не очищенные от многовековой пыли предметы, как вдруг в дверях появился Джейк и стремительно приблизился к Гансу. Его обычно такое спокойное лицо горело от еле сдерживаемого возбуждения. Он только сказал:

— Посмотри-ка, Ганс! — и передал ему еще одну цилиндрическую печать. В напряженном молчании прошла минута. Потом Ганс произнес:

— Рэчел, взгляните на это!

Рэчел посмотрела, вскрикнула и схватила кусок пластилина. О моем существовании забыли.

Маленький цилиндр прокатили по пластилину. Мы все в изумлении уставились на странную процессию, двигающуюся по пластилину: слон, носорог, крокодил…

— Хэл, — попросил Ганс, — будь другом, сходи за Етти. Хэл выбежал из комнаты.

— Мохенджо-Даро, — сказал Джейк.

— Да, — подтвердил Ганс.

— Ступни слона, — добавила Рэчел.

— Абсолютно идентичны, — заметил Ганс.

Все были страшно взволнованы. Лишь я, ничего не понимая, готова была кусать локти от досады. Прибежала Етти и тоже очень взволновалась. Внезапно Ганс повернул голову и заметил меня. Глаза у него горели.

— Да знаете ли вы, что это означает? — воскликнул он. — Эти животные не были известны здесь, а эта печать почти идентична той, что найдена в Индии, в Мохенджо-Даро. Манера изображения животных та же, уши у носорога и ступни слона точно такие же. Вероятно, эта печать изготовлена где-то в долине Инда и привезена сюда. Она служит неопровержимым доказательством того, что между городом Эшнунной и Индией имелись связи более чем за две тысячи лет до н. э.

Я взглянула на маленький запыленный предмет, который Ганс держал между большим и указательным пальцами, затем на стол. Эта печать дала нам нечто значительно большее, чем оттиск крохотного фриза с шагающими животными. Она раскрыла перед нами еще одну страницу истории.

В северной части холма, за древними жилыми кварталами, постепенно возникало огромное здание. Рабочие Сетона расчищали склон холма и теперь дошли до места у северного склона, где он сливался с затвердевшим грунтом пустыни. Здание относилось к аккадскому периоду и было настолько совершенным с точки зрения пропорций и планировки, что Сетон считал его дворцом аккадского престолонаследника.