Отто Коцебу - Путешествия вокруг света

У солдат была красивая и удобная форма, на фоне которой резко выделялись костюмы музыкантов. Дело в том, что командиры полков получили право одевать полковые оркестры по собственному усмотрению; вкусы у них оказались весьма несхожими, и потому случился полнейший разнобой. Преобладали азиатские костюмы.

Одни музыканты нарядились турками, другие — индусами и т. п. А в одном из полков весь костюм музыкантов состоял из множества разноцветных перьев, украшавших голову и тело, но едва прикрывавших наготу. Между прочим, эти музыканты играли хуже всех.

Но вот загремели пушки, и в отдалении показались император с императрицей, ехавшие верхом в сопровождении блестящей свиты. Солдаты побросали недокуренные сигареты, народ принялся размахивать шляпами, в руках дам, расположившихся на балконах, замелькали белые платочки, все кричали: «Viva l’Emperador!» [41] Viva l’Emperador! (искаж. португ.) — Да здравствует император! — Прим. пер.

Великолепный кортеж приближался медленно, император блистал в нем, как Сириус на звездном небе. Его могучая фигура казалась позолоченной с ног до головы, грудь была усыпана крупными бриллиантами, а на мужественное лицо падала тень от большой, причудливо украшенной шляпы. Костюм императрицы, простой, но изысканный, состоял из черной амазонки, вышитой золотом. Когда она заняла свое место в павильоне, император объехал выстроившиеся войска и принял на себя командование, чтобы провести их церемониальным маршем перед супругой. Как только прозвучал его громкий голос, возобновилась пальба, «турки», «индусы» и «попугаи» заиграли на своих трубах, и все это заглушили крики толпы, провозглашавшей: «Viva l’Emperador!» После того как колонны несколько раз продефилировали перед императрицей, парад закончился, и императорская семья в сопровождении придворных отправилась в театр.

Я их опередил и вошел в свою ложу раньше, чем они прибыли в театр. Последний был так переполнен, что буквально нечем было дышать. К моему удивлению, этот театр оказался не хуже большинства европейских как по архитектуре, так и по внутреннему убранству. Все ложи были заняты знатью; иначе говоря, в них сидели только белые. Я увидел там несколько женских лиц, которые отличались такой замечательной белизной, что могли бы сделать честь обитательницам Северной Европы. Нежный румянец юных щек, черные волосы и пылающие огнем черные глаза еще более увеличивали привлекательность этих восхитительных созданий. Впрочем, среди дам было немало шатенок, попадались и блондинки.

Все дамы, сидевшие в ложах, были одеты по парижской моде, и притом со вкусом. Но искусство одеваться, пожалуй, единственное, что они изучают, так как многие из них не научились даже читать и писать. Разумеется, это не мешает им быть обворожительными, а природные способности отчасти заменяют им воспитание. Подобно европейским дамам, они умеют поддержать разговор, оживить его шуткой и приправить лукавством. Это можно было заметить и в театре, ибо здесь существует обычай принимать и отдавать визиты в театральных ложах. Подобные визиты ценятся даже больше, чем посещения на дому, так как вся публика становится свидетельницей оказываемого внимания. Между молодыми дамами и господами в таких случаях завязываются оживленные беседы, тему которых можно нередко прочесть в их разгоревшихся глазах.

Поверхностная благовоспитанность посетителей лож, которая кажется вполне европейской, еще не дает оснований считать их европейски образованными людьми. Об этом свидетельствует, в частности, нижеследующий анекдот. В 1817 г. русский шлюп «Камчатка» зашел в бухту Рио-Жанейро. Среди знатных бразильцев, посетивших корабль, был офицер высокого ранга, который крайне удивился, увидев в каюте распятие: ему приходилось слышать о том, что русские исповедуют греческую веру, но он и не подозревал, что она тоже христианская [195] См.: Головнин В. М. Путешествия вокруг света. — М.: Дрофа, 2007. — (Библиотека путешествий). .

Партер выглядел весьма своеобразно, ибо в нем сидели люди всех цветов кожи, от черного до белого, причем явно преобладали темные тона. Все взоры были устремлены на императорскую ложу. Наконец занавеси в ней раздвинулись, и все увидели высочайшую чету, позади которой расположилась свита, состоявшая главным образом из кавалеров ордена Южного Креста. Мужчины вновь замахали шляпами, а дамы в ложах — платочками; со всех сторон послышались крики: «Viva l’Emperador, l’Emperadriza, la Monarchia!» [42] Viva l’Emperador, l’Emperadriza, la Monarchia! (искаж. португ.) — Да здравствуют император, императрица и монархия! — Прим. пер. Этот энтузиазм был вознагражден милостивыми кивками головы.

Поднялся занавес, и актриса, выйдя на авансцену, исполнила пролог, прославляющий императора. Затем была показана пьеса, из которой я почти ничего не понял. Представление завершилось балетом, превзошедшим все мои ожидания.

В течение всего спектакля император принимал в ложе своих подданных, причем каждая аудиенция начиналась с коленопреклонения и целования руки. Если до начала представления публика в ложах вела себя столь же благопристойно, как в европейских театрах, а из партера доносился невообразимый шум, то после поднятия занавеса положение изменилось: зрители в партере умолкли и стали внимательно следить за происходящим на сцене, в то время как те, которые сидели в ложах, не столько наслаждались спектаклем, сколько занимались разговорами.

Я зашел в ложу лорда Кокрэна, чтобы засвидетельствовать свое почтение лично ему, а также его любезной супруге, и остался там до конца представления. Лорд много говорил о Чили и даже в этот высокоторжественный день был одет в чилийский мундир с чилийским же знаком отличия — синей перевязью через плечо. Меня это тем более поразило, что Кокрэн был недоволен правительством Чили. Заметив мое удивление, он пояснил, что император еще не решил, каким должен быть его бразильский мундир, и потому он вынужден пока появляться в старом. Его очаровательной супруге Бразилия нравилась гораздо меньше, чем Чили. К тому же она полагала, что здешний климат отрицательно сказывается на ее здоровье.

Я провел еще восемь дней в своем уединенном загородном доме, занимаясь всевозможными наблюдениями. Наконец 27 ноября, забрав с собой все инструменты, мы возвратились на наш корабль, чтобы на следующий день продолжить плавание, ибо шлюп был уже снабжен всем необходимым.

28 ноября, в 5 часов утра, с помощью отлива и легкого северного ветра мы начали отдаляться от берегов прекрасной Бразилии, с которой сердечно простились. Однако вскоре ветер настолько стих, что мы потеряли управление судном. Из этого затруднительного положения, особенно неприятного в узком фарватере, нас выручила стоявшая на рейде английская эскадра. С английских кораблей было прислано множество лодок, которые взяли наш корабль на буксир и помогли нам к вечеру выйти в открытое море.