Валерий Язвицкий - Остров Тасмир

— Походная кухня работает, — с гордостью заявила Анна Ивановна, а Тус — великолепный истопник.

— Кстати, — заметил Грибов, — как нам быть с Тусом?

— Куда ему торопиться, — сказал Рукавицын, — вот скоро поедут самоеды на ярмарку, он с ними и отправится.

— Нет, — флегматично заявил енисеец.

— Ну, а куда же ты денешься? Старик лукаво улыбнулся и сказал:

— Хлеб есть, рыба есть, табак есть — зачем итти?

— Он хочет с нами остаться, — засмеялся Успенский.

— Да, да! — закивал головой Тус.

Все вопросительно посмотрели на Грибова.

— Пусть остается, — проговорил тот, — но я боюсь, что он не сможет подчиниться нашей дисциплине.

— Сможет, — возразил Рукавицын, — я беру его под свою команду, я знаю, как нам сговориться.

Тус был оставлен к величайшему удовольствию детей, с которыми он очень дружил. После обеда он громко отрыгнул в знак вежливости, показывая, что сыт, и пошел спать в лодку.

— Есть русские господа хорошие, — сказал он довольным тоном, — поселенцы худо, хайлаки все: бабу возьмут, бьют, резать могут. Наш народ не любит русский хайлак. А вы мирные, и я мирный. Нам жить хорошо будет.

— А почему мы хорошие? — спросил Рукавицын. Енисеец ощерился улыбкой.

— У вас все есть: лодки есть, сети есть, ружья есть, пища есть, деньги есть, бабы есть… Все есть, воровать ничего не будете…

Все расхохотались.

— А ты воровать будешь? — сказал, смеясь,

Рукавицын и, нахмурясь, добавил — смотри, не воруй и языком зря с чужими не болтай.

— Зачем воровать, — добродушно заметил Тус, пищу даешь, баб не надо, — стара стала, а язык проглотить можно. Работать буду, рыбу ловить, порсу сделаю. Я все умею.

И старик важно и самодовольно уместился на лодке, раскуривая трубку.

— Они совсем, как дети, — проговорил Рукавицын.

— Вот этого-то я и боюсь, — заметил Грибов.

— Ничего, — вмешался Успенский, — мы постоянно будем бодрствовать. Здесь все равно, когда ни спать. Разделимся на две смены, будем спать поочереди.

— Правильно, — согласился Грибов, — такой порядок нужно завести на все время.

Они стали распределять очереди, как вдруг услышали крики Туса:

— Эй! эй! Хозяева! Все оглянулись на него.

Тус взял какую-то щепочку с лодки и бросил. Быстрая вода закрутила щепку и пронесла стремительно мимо берега.

— Видели? — торжествующе спросил енисеец.

— Видели, — ответил, недоумевая, Рукавицын, что ж из этого?

Тус показал рукой к устью гольчихи и добавил:

— Плот!

— Молодец! — воскликнул Грибов. — Это верно, а мы и не подумали. Течение довольно быстрое, и Орлов на своих плотах никак не сможет сюда войти.

— Веревкой надо, — радостно продолжал Тус, — собак надо, людей надо. По берегу лямкой тащить.

— Трудно будет, — сказал Рукавицын, — мы разбили свой лагерь в версте от устья. Нужно спуститься.

— Нет, — возразил Грибов, — нам селиться на самом виду нельзя. Так или иначе, а нам придется еще версты на две-три подняться вверх по реке.

— Тогда только остается нанимать народ по зимовьям, — вмешалась Анна Ивановна, — другого выхода нет. У нас сил не хватит.

— Нет, пока что, от них подальше, — ответил Рукавицын, — здесь все одно, как телеграф. Сегодня позовем, а завтра по всей тундре раззвонят. Это у них быстро.

— Подождите, — сказал Грибов, — нас четверо мужчин, да Орлов приедет пятый, да рабочие с ним. Справимся. Даже пятерых только будем считать. Я придумал способ.

Через полчаса все принялись за работу. Расстояние от устья Гольчихи до своего становища они разделили на четыре части и забили стоймя в каждом участке по гладкому круглому бревну.

— Теперь, Семен Степаныч, — обратился Грибов к Рукавицыну, — сооружайте переносный ворот. Мы подтянем на канате плот к первому столбу, потом перенесем ворот на другой столб, опять подтянем.

— Верно, — обрадовались все, — здорово!

— А я дам такой расчет для постройки ворота, что мы пятеро разовьем силу тридцати человек. Сделаем колесо с барабаном и будем вертеть его рычагами, наматывая канат.

Снова все принялись за работу, только Тс мирно лежал на борту лодки, дремал и приговаривал с чувством:

— Шибко умна русски хозяин! Ши-и-ибко умна! Он, видимо, не был расположен трудиться после сытного обеда. Только тогда, когда Рукавицын, заметив эту увертку, рявкнул на него, как следует, енисеец энергично стал помогать, таская доски и жерди.

— В этом и разница между диким и культурным человеком, — смеясь, заметил Грибов, — что дикарь трудится, когда хочет есть. Сытый он спит, не думая о будущем…

— Оно так и есть, — откликнулась жена Рукавицына, — сколько раз видела. Летом не только глины, просто земли на крышу жилья не набросают. Только осенью, когда дожди пойдут, тут у них и забота, потому что на голову каплет. А вперед и не думают…

Прошло пять дней, но плотов и Орлова все еще не было.

— Хоть бы до комаров поспел, — волновался Рукавицын, — а кроме того, пора и стройку начинать.

— Лодка шибко идет, плот нет, — объяснял Тус.

— Возможно и так, — тревожилась Лия, — новсе же…

— Ничего не может случиться, — смеясь, сказал Грибов, — плоты, действительно, еле плывут. Пойдемте лучше с нами изучать тундру.

Грибов, Успенский и Тус ежедневно бродили вдоль берега Гольчихи и по тундре. Часто за ними увязывались детишки постарше и сбирали в берестяные туисы всякую ягоду.

— Таскай, таскай, — говорил им Тус, — хороший еда.

Сам он собирал разные пахучие травы и бормотал радостно:

— Чай будет! Наши все такой чай пьют. Он больше дружил с детьми, чем со взрослыми.

Тут он был и руководителем и учителем, что его особенно тешило.

Однажды во время такой прогулки, дети, пройдя немного дальше, чем обыкновенно, стали шумно кричать и звать к себе. Грибов и Успенский заволновались и побежали к ним. Успенский на бегу осмотрел свое ружье и вложил патроны с пулями.

Оказалось, что дети кричат от удовольствия и спешат поделиться своей радостью. Берег здесь был довольно крутой, и вся местность имела иной характер, чем в тундре. К реке было несколько удобных спусков. Туса не было видно, а из-за выступа торчала только его голова и протянутая рука. В его руке ярко блестели на солнце большие пластинки, похожие на стекло. Это приводило детей в неистовый восторг.

— Смотрите, смотрите, — кричали они, — здесь весь берег из стекла!

Увидя это, взрослые обрадовались не меньше детей.

— Это не стекло, — сказал Грибов, — а слюда, но тут нам слюда важнее стекла. Мы ее вставим в окна. Стекло не выдержит холода и потрескается, а слюда может выдержать какой угодно холод и какой угодно жар.

Успенский, радостно ероша свою лохматую голову, бросился сам обследовать берег. Он обошел все спуски и за обрывистым берегом прорезанного рекой длинного холма сделал новое открытие. Быстро поднялся наверх, крикнул, чтобы все за ним следовали, и пошел дальше.