Валерий Язвицкий - Остров Тасмир

— Таков закон, — говорил отец Люси, повторяя слова своего учителя, — бытие определяет сознание.

Все же, несмотря на обилие споров, работы «Крылатой фаланги» шли с большим напряжением и энергией. Общий труд все более и более втягивал всех в свои шестерни, и мы, дети, один за другим входили в общий механизм труда.

Тогда же мы купили десяток оленей у бродячих якутов-долган и пять штук собак. Всем этим заведывал и распоряжался Тус. Такой важный пост страшно возвысил его в собственных глазах; он заважничал и к нам стал относиться покровительственно. Это смешило старших и забавляло нас, тем более, что нашей заботой было собирать олений мох на зиму и помогать Тусу в рыбной ловле.

На реке в двух местах у нас были забиты колья с привязанными к ним мордами, сплетенными из ивняка. Каждый день мы отправлялись туда на лодках и выбирали попавшуюся рыбу. Под руководством Туса мы ее потом коптили или сушили на зиму.

Дома мы бывали сравнительно мало, и я совсем не представлял, что делает отец. Между тем он тогда создавал свои удивительные «варины». Об этом замечательном изобретении я узнал только зимой, хотя не мог, конечно, оценить его значения. Впрочем, тогда и никто не думал, что «варины» все так изменят впоследствии. В сущности говоря, уже тогда стали намечаться два течения. Мы все жили борьбой с природой за благополучие «Крылатой фаланги», а там, около лаборатории отца, все творилось для будущих побед человечества.

Когда комариный налет загнал нас в комнаты, мы выезжали только за рыбой, надевая мешки со слюдяными вставками. Все же остальное время проводили вместе, видя каждый шаг другдруга.

Тогда Вера Рукавицына, которой исполнилось семнадцать лет, стала женой Лазарева и перешла в его комнату. Потом у Зотовых родилась дочь, и ее назвали Либертой. Однако ни то, ни другое не произвело на меня впечатления, и, если запомнилось, то потому только, что все это случилось за неделю до смерти больной Шнеерсон.

Помню, мы сидели за ужином и весело болтали, когда из комнат выбежала Анна Ивановна и сказала испуганным голосом:

— Она умирает…

Отец и Орлов тотчас же бросились к больной и некоторое время оставались там. Потом на их зов пошла мама и другие. Все шли почему-то на цыпочках, были бледны и растеряны.

Мне стало страшно, и я остался вместе с другими детьми в мастерской. Мы молчали и тревожно переглядывались. Почему-то мне стало чудиться то, что мы испытывали в лодках среди непроницаемого тумана.

Вдруг выскочила Лия, страшная и непонятная. Она охватила обеих сестер и громко зарыдала. Потом, качаясь и спотыкаясь, как подстреленная, она увела их в страшную комнату. Там по-прежнему все было тихо, только слышался плач.

На меня напала тоска. Я не знал куда деться и бросился навстречу отцу. Он медленно выходил из комнаты и платком вытирал слезы. Я крепко охватил его руками и заплакал.

В эту зиму мне исполнилось четырнадцать лет, и я стал работать в мастерской вместе с Лешей Рукавицыным.

— Мы все должны быть инженерами, слесарями, кузнецами и плотниками, — говорил отец, — а кроме того мы должны уметь делать все.

Сам отец в то время был занят созданием легкого, но мощного аккумулятора, постройкой летательной машины и изысканием новых источников электрической энергии.

Конечно, тогда я не понимал ни сущности, ни объема этих вопросов, но, помню, меня поразило следующее. Отец вместе с Успенским приготовлял какие-то кристаллы очень своебразной формы, получившие потом название «леонитов».

Эти леониты укреплялись в небольших стеклянных банках в вершок высотой и в полвершка в поперечнике. Баночки с леонитами запаивались, при чем снаружи оставлялось два медных провода, изолированных друг от друга.

Когда была готова первая такая баночка, ее зарядили током большой силы и напряжения.

— По моим расчетам, — сказал отец, — этот аккумулятор должен содержать заряд энергии для непрерывной работы стосильной машины в течение десяти суток.

Я был страшно удивлен и с величайшим любопытством смотрел на прозрачную стеклянную баночку, в которой ничего не было кроме кристалла леонита, разных проволочек и маленькой катушки.

В это же время у нас оборудовалась для электрического двигателя небольшая лодка, но несколько необычного типа. На носу ее был установлен четырехлопастный воздушный винт.

Когда все было готово, обитатели «Крылатой фаланги» собрались на берегу. В лодку вошли трое: Успенский, Рукавицын и Анна Ивановна, севшая у руля. Успенский включил баночку с леонитом в цепь проводов и крикнул:

— Готово!

Рукавицын нажал рычаг, и винт со свистом завертелся в воздухе так, что его стало не видно, а сама лодочка, выйдя немного из воды и срезая пену, помчалась по реке. В одно мгновенье она оказалась у устья Гольчихи, сверкая на солнце фонтанами воды, которые сливались в одну водяную бахрому, бежавшую около лодки.

Потом я увидел, что водяная бахрома сразу понизилась, лодка уменьшила ход и пошла тихо. Потом она опять взмыла по фиолетовой глади Енисея и, делая стремительный и красивый поворот, поставила воду на несколько секунд полукруглым стеклянным гребнем.

Не успел я притти в себя от удивления, как лодочка была уже около нас, медленно вращая винтом и мягко подползая к берегу. Я никогда не забуду этого момента, когда я впервые ощутил все величие и мощь человеческой мысли. Может быть, я не сознавал всего этого ясно, но это было большое и сильное чувство.

За ужином отец, краснея и волнуясь, поднялся со стула и обратился к маме:

— У меня есть одна незримая сила… Она двигала все мои мысли, она питала мою бодрость в самые трудные минуты борьбы и отчаяния… Это ты, моя неизменная, моя спутница жизни…

Я взглянул на маму. Она была бледная, а глаза ее сияли особым волнующим светом.

Кругом все замерли, и я слышал, как в горле у меня бьется мое сердце.

— И вот первое… — продолжал отец дрогнувшим голосом, — первое мое настоящее завоевание я хочу назвать твоим именем… Аккумулятор «варина»…

— Да здравствует варина! — сдавленным голосом крикнул Успенский.

— Ура! — подхватили все, найдя выход для охватившего волнения.

Много лет прошло с тех пор, и серебро уже впуталось в мои волосы, но я, как сейчас, вижу эту сцену и радостные гордые глаза матери.

Вторая зима в «Крылатой фаланге» прошла очень быстро и незаметно. Нас охватил вихрь деятельности, и мастерская и лаборатория выбрасывали изобретения одно за другим. Кипучая творческая деятельность отца напоминала клокочущий вулкан.

Центральное место занимал летательный аппарат, но в то же время усовершенствовались варины, создавались различные типы электромоторов и воздушных винтов. Это, между прочим, привело к изобретению аэросаней с новым электромотором и воздушным винтом с двумя лопастями. Я и Леша Рукавицын должны были с них начать свое обучение управлять машинами.