Борис Громов - Поход «Седова»

В вылазке на берег участвовал оператор Новицкий, запечатлевший на кадрах останки давно забытой экспедиции.

Обратный путь к бухте Тихая неожиданно оказался чрезвычайно тяжелым. Весь Британский канал заполнили огромные айсберги. Вот уже три дня как ледокол с трудом пробирается вперед туда, где мы оставили наших дорогих друзей.

Три дня настойчиво борется «Седов» со льдами. Три дня его стальной таран дробит, крошит в куски огромные айсберги, гигантские ледяные глыбы. Но внезапная сдвижка толстых слоев льда не дает возможности пробраться к бухте Тихой. В Арктике погода меняется с капризной быстротой. Всего неделю назад, когда мы уходили от Земли Франца Иосифа, взяв направление на полюс, были хорошие, ясные дни. Ледокол легко скользил в ледяной пустыне, в толстом, но изобиловавшем широкими разводьями льду.

Сейчас же картина резко переменилась. Напрасно несравненный капитан Воронин, напрягая зрение, всматривается в покрытый серой дымкой тумана горизонт, тщетно пытаясь разглядеть столь желанные темные прорехи полыней. Их нет, кругом белый саван искрящегося миллионами солнечных брызг снега.

А земля уже как будто бы близко. Далеко за изломами торосов наметилась неясная, мигающая в разливе тумана черная полоса. Подойти к ней нет возможности. Освободившийся от груза ледокол уже не в состоянии с прежней легкостью продвигаться вперед. Толстые стены льда становятся ему непреодолимым препятствием.

К вечеру окончательно измотавшийся, не отдыхавший уже несколько суток капитан, потупив глаза, сумрачно заявил Шмидту:

— Отто Юльич, дальше итти нет сил. Бесполезно пускать в воздух последние остатки драгоценного угля. Лед не позволяет ледоколу подойти к колонии.

— Вы видите, — как бы оправдываясь, добавляет он, — мы делаем все возможное, а результата никакого.

Милый Владимир Иванович, ты мог бы этого и не добавлять. Мы видим, мы знаем, что команда работает сверх сил, что обжигаются в волнах огня черные от копоти кочегары, стараясь довести давление в топках до максимума. Мы прекрасно знаем, что вы уже забыли, что такое сон, и, наконец, мы видим расстроенное, посеревшее от досады лицо старшего механика, старика Шиповальникова, не вылезающего из машинного отделения и особенно близко принимающего это горе к сердцу.

Но что же делать?

Положим, колонисты уже высажены на берег, выгружены огромные трехгодичные запасы продовольствия, топлива, и дома уже закончены постройкой. Но радио еще не работает, а ведь, одной из основных целей нашего похода как раз и являлось сооружение радиостанции.

А 16 архангелогородских плотников, оставленных нами на берегу? Разве мы вправе бросить их на долгую зимовку, и, наконец, не является ли нашей прямой обязанностью принять все меры к доставлению их на борт «Седова»?

В кают-компании, где происходил этот разговор, делается жутко тихо.

Действительно, что делать?

Внезапно нервно разглаживавший бороду Шмидт выпрямляется, окидывает всех быстрым стальным взглядом своих серых глаз и четко бросает:

— Я начальник экспедиции, я не могу бросить доверенных мне людей на произвол судьбы, я не уйду от Земли Франца Иосифа до тех пар, пока сам не увижу, что радиостанция отстроена, что колонисты находятся в тепле. Я не дам сигнала к отходу до тех пор, пока не заберу с собой наших строителей. Поэтому сегодня вечером отправляюсь пешком к острову, и вместе со мной пойдут географ Иванов и Громов. Понятно? Надеюсь, товарищи не откажутся отправиться на этот рискованный путь?

Конечно, мы оба с радостью принимаем это почетное для нас предложение.

Убитого медведя на лебедке втаскивают на ледокол.

Трещина в ледяном поле, сделанная форсировавшимся ледоколом.

Но тут поднимается шум. Нас уговаривают отказаться or этой дерзкой затеи, заявляют, что, авось льды раздвинет, и мы сможем пробраться вперед, что дорога будет не из легких и т. д.

Но Отто Юльевич со всей решительностью возражает. К тому же абсолютно нет никаких оснований рассчитывать на перемену в ледяных условиях, ибо три дня упорного труда достаточно ясно показали, что полярная зима уже вступает в свои права. Единственно, чего мог добиться капитан, это того, чтобы мы взяли себе в спутники опытного матроса.

В 9 часов вечера вся экспедиция провожала нас на лед. Под напутственные пожелания мы спустились по узкому шторм-трапу вниз. С борта подали маленький, брезентовый каюк (лодочку) на случай встречи с большими разводьями, легкие самоедские сани-нарты для его перевозки, два заплечных мешка с продовольствием, складную палатку и винтовку.

— Я думаю, — кричит нам сверху проф. Визе, — при благоприятных условиях через четыре часа вы уже будете на берегу.

Тронулись в путь, взяв направление на отчетливо видимый издали резкий излом красавицы скалы Рубини Рок. Сменяясь по-двое, тянем нагруженные продовольствием м лодочкой нарты.

Ровная вначале дорога, с крепким, упругим настом, который не давал ногам проваливаться в снег, неожиданно сменилась высокими, обрывистыми нагромождениями торосов. Вот только тут мы на своей шкуре почувствовали, что значит передвигаться в ледяной пустыне. Мокрые от пота, который обильно стекает с лица на теплые шерстяные фуфайки, с трудом волочим тяжелые сани, поминутно цепляющиеся за острые углы ледяных громад.

А тут еще, к несчастью, случилась первая авария: лопнули подпорки у саней, и сломалась одна из деревянных полозьев-лыж.

По правде оказать, у меня тут же явилась мысль плюнуть на сани и каюк и двинуться к земле без них. Но Отто Юльевич заявил решительный протест, указывая на зияющие впереди темные раны огромных полыней.

Тогда матросу пришлось показать свое мастерство. Быстро и ловко, специальными морскими узлами он кое-как закрепил поломанные части, и мы тронулись дальше.

Оглядываемся назад. Среди необозримого белоснежного покрывала чернеют уже начинающиеся скрываться в легкой дымке темные контуры ледокола и чья-то маленькая, едва видимая фигурка, следящая за нами в бинокль с высоты капитанского мостика.

У первого разводья, в несколько раз шире Москвы-реки, решаем разделиться на две партии, ибо утлый, неустойчивый каюк едва вмещает двоих, осаживаясь в воду до бортов. Уславливаемся, что Отто Юльевич и матрос попробуют перебраться на лодке, а Иванов и я — рискнем найти обход и встретимся с ними на другой стороне полыньи.

Прыгая по разрозненным льдинам, зачастую опускающимся под тяжестью ног, поминутно шлепаясь в студеную воду, пробираемся мы в ледяном хаосе, в беспорядочном нагромождении гигантских льдин и темно-синих глянцевых айсбергов.