Тур Хейердал - ИСКУССТВО ОСТРОВА ПАСХИ

Эстеван продолжал приносить по ночам скульптуры, и мы отвечали подарками, но в этом не было ничего от обычной меновой торговли коммерческими сувенирами. Слова Эстевана о том, что все жители деревни смотрят на меня как на носителя удачи, были подтверждены Энглертом. Патер Себастиан рассказал нам про одну старую островитянку, которая долго убеждала его, что начальник экспедиции — но простой смертный, и попытки переубедить ее оказались такими же тщетными, как все его старания разуверить свою экономку в том, что ее предок — кит, застрявший на мели у юго-восточного берега. Энглерт объяснял, что суеверие пасхальцев коренилось в интенсивнейшем культе предков и в несколько десятилетий его не изжить.

Такая позиция островитян отразилась и на работе нашей экспедиции. Продемонстрировав нам остроумный способ поднимать и устанавливать огромные монолиты, современные пасхальцы тем самым показали, что и впрямь знают секреты, которыми прежде ни с кем не делились. Мы убедились, что местные жители, как об этом писала Раутледж, скрытны по натуре, и что тайное знание почитается здесь такой же реальной ценностью, как имущество, хранимое в тайниках. Поделиться секретом с наследником или другом — значит сделать ему подарок. Тайное знание прибавляло человеку уверенности в себе, как говорят в Полинезии, вооружало его маной, то есть «духовной силой».

Чтобы приобщиться к секретам современных пасхальцев, необходимо было понять их психологию и взгляд на культурные ценности. Всякие попытки, наши и патера Энглерта, побороть суеверие оказались бесплодными. Однако то же суеверие помогло нам получить сведения, которые иначе вряд ли удалось бы добыть. Наше решение участвовать в ритуалах и диковинных процедурах нельзя назвать идеальным, и проводить его в жизнь было отнюдь не просто, но какой еще путь позволил бы сделать столько этнографических открытий и сохранить произведения искусства, которые иначе могли быть безвозвратно утрачены?

Когда статуя в Анакене была поднята, Эстеван Пакарати возвратился к жене в деревню Хангароа. Хотя многие островитяне ужо рассказывали нам о пещерах с таинственными предметами, Эстеван первым поведал о действующем родовом тайнике. Сперва-то он пытался внушить нам, что каменные фигурки украшали одну из полок в его доме. Но по мере того, как росло количество его подарков, объяснение менялось, и в конце концов, запутавшись в собственных словах, он признался, что все камни взяты из небольшой пещеры. Часть скульптур вырезал отец жены, часть ее дед; она сама видела, как отец работал над камнями, и готовые изделия прятались в пещере по соседству с их домом, на территории деревни. Когда тесть несколько лет назад умер, пещера по наследству перешла к его дочери, теперь только она знает, где вход. Эстеван никогда сам не бывал в тайнике, но приблизительно представлял себе его местонахождение, потому что каждый раз ждал поблизости, когда жена ночью доставала камни. По ее словам, вся пещера величиной с их комнату, и там полно скульптур. Еще он рассказал, что жена нарочно чистила камни, боялась, как бы другие пасхальцы, увидев их, не смекнули, что она выносит старые изделия из родовой пещеры. А едкий запах оттого, что мытые камни сушили над очагом на кухне. Потом они убедились, что можно и не чистить, так как доставка камней из деревни в мою палатку ночью происходила без помех.

В последующие ночи Эстеван принес мне еще несколько интересных скульптур. Каждый раз он обещал, что уговорит жену взять меня с собой в пещеру. Однако вскоре ночные визиты Эстевана прекратились. Я решил послать за ним. он пришел неохотно, и вид у него был недовольный. Жена считала, что два аку-аку, охраняющие вход в пещеру, рас-сердились на нее за то, что она вынесла столько вещей. Она заболела, и теперь ничего не поделаешь, она наотрез отказывается пускать кого-нибудь другого в ее тайник. Характер у нее твердый и упрямый, оттого отец и оставил пещеру ей.

Прошло несколько недель, и я уже стал опасаться, что так и уеду с острова, не увидев пещерного тайника. Побывал с подарками в доме Эстевана — не помогло. Его жена все еще хворала, жаловалась на живот, и говорить о пещере было бесполезно.

Неблагоприятный ветер вынудил нашего капитана на несколько дней перевести судно в бухту около деревни. Вернувшись затем к Анакене, он сообщил но радио на берег, что привез с собой пасхальца, который хочет что-то показать мне по секрету. В салоне меня ждал Эстеван с большим мешком. Настояв на том, чтобы открыть мешок в полной темноте в моей каюте, он исполнил какой-то таинственный ритуал, долго сопел носом и всхлипывал, наконец разрешил мне поднять шторы и посмотреть, что он извлек из мешка: две скульптуры побольше и пять совсем маленьких. О первых двух он сказал, что это тиаки — сторожа пещеры его жены. Дескать, это они повинны в ее затянувшейся болезни, вот она и решила, что лучше им быть в обществе фигурок, переданных мне раньше. Остальные камни тоже будут моими.

Одна из двух больших фигурок (К-Т 1380), материал — мягкая красная лава, изображала сидящую собаку. Она была сильно повреждена, вероятно, эрозией и несомненно чисткой, так что контуры стерлись, но на теле собаки выделялся вторичный узор— две гравированные человеческие маски. Этот сторож считался главным. Второе, более интересное изделие (К-Т 1379; фото 212 а) представляло лежащее ничком антропоморфное чудище с поднятой головой дьявольского вида, без нижних конечностей; материал — твердая вулканическая порода. Этого горбуна с руками, сложенными на груди, и с тремя шишками на голове не чистили; изделие явно было подлинное и старинное. Передача двух сторожей сопровождалась своеобразной процедурой. При спущенных шторах Эстеван вполголоса прочел заклинание, в которое вошли слова из старого, непонятного рапануйского наречия и современного полинезийского языка. Точного перевода я не получил, но суть сводилась к тому, что у входа в пещеру О Ко иа четверым аку-аку по имени Ину, Хо-раиэ, Хитикапура и Ураурага-те-Махинае от моего лица были принесены в жертву внутренности петуха, зажаренного в уму (Heyerdahl, 1958, ch. б). Формула Эстевана [3] Ко ау Ко Кон Тики хе Атуа Хива Хуа вири маи то и Ка уру атуа на Ки те Каига Уину Эхораие Эхити Ка пура Эураурага те Махинаео. Ка эа Коруа Какай Кахака хоа ите уму моа ите уму кокома оте атуа хива Ко Ков Тики мо хату О Ко иа То Коро Ва Ка Тере Ко хахо Когао Вари оне ана Кена О те Атуа хива Ко Кон Тики. , вероятно, представляет собой искаженную версию старинного текста, приспособленного для данного случая. Приведенных имен четырех аку-аку нет в списке Метро (1940, с. 318), но Фигероа (личное сообщение, 2 июня 1957 года), расспрашивая трех других пасхальцев, записал, что Ину и Хораи — имена двух аку-аку женского рода, двух сестер, и Хити-Капуа-Оурауранга-те-Махина — тоже аку-аку.