Игорь Клех - Миграции

Такая вот история приключилась у меня с Крещатиком.

Добирался я в Кишинев на машине в канун Пасхи и, проезжая по Украине, удрученно думал, что не видать мне молдавской весны, как своих ушей. Каково же было удивление, когда сразу за съездом с одесской трассы на бетонку все вокруг зазеленело, а затем стали взрываться цветением деревца по обе стороны дороги. Их перестрелка перерастала в канонаду наступления весны, на фоне которой показались газетной карикатурой два бэтээра в маскхалатах, нацеленные коротенькими стволами друг на друга на мосту через Днестр. Приднестровские и молдавские таможенники норовили ободрать наш «Опель-вектру» с московскими номерами как липку, а подневольные солдатики стреляли сигареты. Впрочем, шесть КПП меньше чем за сутки пути слились для меня в один общий коридор, и уже сложно сказать, кто и где усердствовал больше. Тем более что и часа не прошло, как мы катили уже по пустынным автострадам распаханной, зацветающей Молдовы. Чтобы в Кишиневе сразу сесть за стол с дымящейся мамалыгой и непременным кувшином домашнего вина.

В первый вечер у меня недостало уже сил выйти в город, и я только «листал» телеканалы с трансляцией пасхального богослужения в многочисленных кишиневских церквах. Преимущественно это были православные храмы с этническим «окрасом» — русской, румынской, украинской, чуть ли не греческой и армянской церквей. Всего многолюднее было в приходе румынской, имеющей свою молдавскую митрополию. Мои коллеги, кстати, в тот же вечер уехали в Сороки на севере Молдавии — снимать «цыганскую» Пасху.

Похристосовавшись, отведав кулича с крашеными яйцами, водки с вином и кольцом жареной украинской колбасы (это я уже отоварился в ближайшем супермаркете поутру, разобравшись с рублями, долларами и молдавскими леями), я отправился со своими новыми знакомыми на прогулку по городу. После затяжной московской зимы хотелось на природу, и мы поехали в парк при Комсомольском озере — сейчас это место зовется VaLer Morilor, «Долина мельниц», а озеро Кишиневским. Здесь всегда было туго с водой, и в начале 1950-х коммунистический наместник Молдавии, еще не генсек, Брежнев подрядил комсомольцев города насыпать дамбу. Из вертевших когда-то мельницы ручьев образовалось озеро площадью 38 гектаров — единственное в столице место отдыха на воде, что совсем нелишне в пыльном городе, задыхающемся летом от зноя. От местной ВДНХ тех лет сохранился павильон «Молдэкспо», а место каруселей занял слышный за версту луна-парк. Плавают лодки, на пляже пасется стадо коз. Пустуют Зеленый театр и парашютная вышка на противоположном берегу, где виднеются на горе виллы богачей и депутатов. Гордость Кишинева — ведущая к озеру «потемкинская» лестница, с сухими чашами фонтанов и некогда подцвеченным каскадом, выглядела бы живописной руиной римских времен, если бы не советские материалы — гипс с цементом вместо мрамора и прочая труха. О воде ей сегодня напоминают только вид озера внизу да дожди.

Этот же парк сделался местом последней ссылки Ильича и его «единоверцев», Карла Маркса с Димитровым, снятых с постаментов в центре города. Место их сходки у уцелевшей «Доски почета» окружают странного вида деревца, изумившие меня когда-то в Германии. Их крона имеет вид корневищ: садоводы додумались выдергивать крошечные саженцы и втыкать обратно в землю в перевернутом виде. Бедному растению остается либо засохнуть, либо еще раз выпустить корни (каждый, кто весной ставил ветку вербы в воду, мог наблюдать, как это происходит). Вынужденное соседство на одном пятачке с окаменелыми преобразователями человечества этих по-своему красивых карликовых деревьев привело меня в восторг. Хотя кишиневцы уверяли меня, что это их карликовая шелковица и просто она так выглядит. Они правы или я — не суть важно. Произвольно или непроизвольно, но жизнь сделала красивый ход.

Если подняться по описанной выше лестнице, вы окажетесь в старой верхней части города, дающей представление, как выглядел зажиточный Кишинев между двумя мировыми войнами (потому что были еще и трущобы в подтопленной зловонной низине). Это тенистые улицы и преимущественно двухэтажные дома, с дворами, палисадниками и крыльцом, выходящим на тротуар. Даже ветхость большинства строений не мешает ощутить очарование города неторопливого, созданного для удобства жизни и соразмерного человеку. И это то, за что любили его не только местные жители, но и сильные мира сего, делая городу «царские» подарки. О Брежневе уже упоминалось. Но и Александр I, побывавший здесь после включения Бессарабии в состав своей империи (до того Кишинев числился монастырским селом с населением в 7 тыс. человек, живущих в глинобитных мазанках, крытых камышом), сразу же поинтересовался: а отчего это у вас нет городского сада? Находчивая жена наместника отвечала: «Вашего приезда дожидались, Ваше Императорское Величество, чтоб Вы нам указали для него лучшее место». Так Кишинев обзавелся городским садом, ставшим позднее парком Пушкина, а теперь Стефана Великого — воинственного Штефана чел Маре, первого и, кажется, единственного независимого молдавского господаря, великого князя то есть (когда Византия уже пала, а османы еще не пришли). Аналогичную фразу молва приписывает гостившей здесь Фурцевой: все замечательно, но почему в вашем городе нет цирка (оперного театра, органного зала)?! Но не только она, советский министр культуры, пыталась таким образом угодить высокому «патрону» города, занявшему кресло генсека в Москве. После двух разрушительных землетрясений Кишинев сделался общесоюзным полигоном монолитно-бетонного строительства. Специалисты со всей страны сразу получали государственные квартиры в молдавской столице — и город вздымался как на дрожжах. Но особенно отчего-то гордились здесь жилыми домами из котельца, твердеющего на воздухе местного известняка. Если его не чистить раз в три года наждаком, из белого он становится грязно-серым — как парусиновые штаны Остапа Бендера, спутавшего пыльный Бобруйск с Рио-де-Жанейро. Расплата последовала. Бендера обобрала на днестровском льду румынская сигуранца, а на воспетые Софией Ротару белокаменные хрущобы Кишинева в наши дни тяжело смотреть.

Кишинев, — обветшавший, «совковый» и парадный, многонациональный и безалаберный, испещренный сегодня броскими вывесками и надписями на латинице — поразительно похож на плод воображения Великого Комбинатора, придуманного двумя веселыми одесситами. А вся остальная Молдавия сделалась похожа… на мотоцикл с коляской: ни то ни се. Потому что до половины взрослого населения страны сегодня гастарбайтеры. Заработанные на стороне деньги поступают сюда, тратятся и крутятся (особенно это видно в Кишиневе, где потребительские цены почти не отличаются от московских), но отчего-то крутятся вхолостую.