Рене де Баржи - В стране минувшего

— Даже и в Европе, — вставил сэр Эдвард Беккет.

— Но то, что заставило прийти в эту страну меня и моих уважаемых коллег, — продолжал член французской академии наук, — это находки живых животных и растений, которые целиком относятся к четвертичной эпохе.

— Несомненно, — подтвердил Мессен. — Наша задача состоит в отыскании причин этой аномалии, если можно так выразиться. Вы понимаете, дорогой господин Райнар, в настоящее время могут иметься живые следы эпох, отстоящих от нашей по крайней мере сотни на три веков.

— Я понимаю, что это может вызывать огромный интерес, — неуверенно проговорил администратор, — однако же, доктор… дело идет ведь не более, как о раковинах, о наиболее простых зародышевых растениях, то есть о животных и растениях, стоящих на самой низкой степени развития…

— Э, милостивый государь, не в этом дело, — решительно вмешался Карл Шифт, — они живут — эти растения живут… Не правда ли, чудесно, неправдоподобно, невероятно?.. Подумайте только… После всех переворотов, перенесенных землей за ряд тысячелетий, когда исчезло все, что относится к их эпохе, и остается лишь в ископаемом виде, они все еще живы…

Ученый доктор был в большом возбуждении, он выпил глоток шампанского и продолжал:

— Господин администратор, непосвященный, как вы, не может постигнуть всю необычайность этой находки… Вы не допускаете, не правда ли, что возраст этих раковин измеряется тысячелетиями?

— Конечно, нет, — согласился Райнар.

— Прекрасно, — воскликнул с восторгом немец. — Тогда, значит, эти раковины сохранились благодаря тому, что поколения их продолжали непрестанно появляться на свет, вплоть до наших дней, не так ли?

— Конечно, — согласился Райнар.

— В таком случае, — продолжал еще горячее Шифт, — в таком случае, дорогой мой, это значит, что раковины находятся в таких же самых условиях, со всех точек зрения, как их предки четвертичной эпохи…

— Мне это кажется вполне логичным, — оказал Поль Райнар, — но… я не вижу…

— Подождите. Итак, если эти раковины живут, если они размножаются наперекор переворотам, значит — они остались в прежних условиях, физических, физиологических, климатических и других, какие были тысячи лет тому назад… Но тогда почему же нельзя найти других животных, высших современников этих раковин, и, как эти последние, происходящих от особей, из века в век повторяющих старые формы?

Другие ученые молчали. На лицах одних выражалось сомнение, тогда как другие, видимо, были согласны с говорившим.

Но доктор Шифт еще не кончил:

— Я утверждаю, — с жаром продолжал он, — так как благоприятные условия позволили раковинам и растениям четвертичной эпохи размножаться до сего дня, то нет ничего невозможного, чтоб мы нашли если не все виды животных и растений этой эпохи, то по крайней мере те из них, какие существовали в этой стране в те геологические века жизни земли. Вот что я утверждаю.

С этими словами господин Карл Шифт поднял голову и поочередно поглядел на своих коллег, как бы приглашая их опровергнуть его утверждение.

Бельгийский ученый отнесся к ним с большим скептицизмом, но француз и англичанин поддерживали высказанное утверждение.

Чтобы положить конец спору, который мог разгореться, господин Райнар предложил:

— Не желаете ли вы посмотреть маленький палеонтологический музей, который мне удалось собрать в одной из комнат дома?

Коллеги поднялись с трогательным единодушием. Десерт был уже давно окончен, и им нечего было делать в столовой.

Они последовали за хозяином в зал, обращенный в музей.

— К сожалению, мне удалось классифицировать только немногие предметы из коллекций, — говорил Райнар, слегка конфузясь, — у меня нет необходимых знаний. Я ограничиваюсь тем, что на каждой находке обозначено время и приблизительное место ее нахождения. Вы без труда установите происхождение этих костей и других ископаемых.

На пороге комнаты Поль Райнар посторонился и пропустил вперед своих знаменитых посетителей.

Вошли два боя и поставили лампы; зал осветился и можно было начать осмотр собранных вещей.

Полки, сделанные из драгоценного дерева, каким богат тропический лес, были заботливо вытерты. Множество разного рода остатков животного и растительного мира было на них разложено.

В маленьких витринах размещены были скелеты рыб, ветви растений, мелкие кости.

В середине комнаты стоял аквариум, в котором жили растения и раковины.

Ученые начали рассматривать коллекции. Сначала они молчаливо склонялись над полками, как бы желая сосредоточить свое внимание, осторожно касались рукой обломков костей, внимательно их рассматривали, некоторые брали в руки…

Первым нарушил молчание Шифт.

— Ни малейшего сомнения! В моих руках позвонок носорога… предка современного носорога…

— Вот еще интересная вещь. Возможно, что это зуб гиппопотама-амфибии, который жил в плиоценовую эпоху, — тоном радостного удивления проговорил Жан Норе.

Немецкий ученый бросил позвонок и побежал рассматривать зуб. В большом волнении он протирал свои очки, со всех сторон рассматривал зуб, вертел его в своих пальцах, пожелтевших от табаку, и, наконец, восторженно сказал:

— Вы правы, дорогой друг. Это один из больших внутренних зубов, принадлежавших гиппопотаму-амфибии… Смотрите, вы видите внешнюю гладкую сторону со скошенными краями? Это необычайно… Живой след плиоценовой эпохи…

Но в эту минуту из противоположного угла зала раздался голос мистера Беккета:

— Это невозможно. Ведь это… это череп первобытного человека.

Господин Шифт привскочил с такой живостью, какой трудно было ждать от него. Он возвратил зуб Жану Норе, бросился к Беккету и чуть не вырвал у него кость, которую тот держал.

Теперь ученый немец задыхался, капли пота выступили на его плешивых висках…

Все приблизились к нему и, наклонившись, пытались разглядеть обнаруженный череп… С смутным чувством смотрел Поль Райнар на четырех ученых. В их энтузиазме не было ничего ни смешного, ни ребяческого, ни неуместного. Он сам бы хотел разделить с ними их настроение, но, к сожалению, он не знал палеонтологии, а она открывает источник радости только своим избранникам.

Наконец заговорил доктор Шифт:

— Да… да, это череп антропопитека. Да, мои друзья. Как хорошо, что мы пришли сюда. Все описания тут сходятся. Единственно, что смущает меня, это величина этой кости…

— Да, — улыбнулся Норе, — обладатель этого черепа был колоссального роста.

— Еще выше и коренастее гориллы, — добавил Беккет.

Мессен молча созерцал череп. Лоб ученого прорезался глубокой морщиной, его обычное веселое и ироническое выражение исчезло, и теперь он имел вид ученого, поглощенного мыслью.