Георгий Чиж - К неведомым берегам

— Вот вам!

Попов встал и выразительно очертил по воздуху полукруг открывшегося залива и недовольно пожал плечами. Невельской кивнул головой: «Вижу», — и тоже пожал плечами, не сводя, однако, глаз с мыса. И вдруг нервно вскочил и закричал во всю силу легких, топая ногами и приседая, как бы помогая ходу шлюпки:

— Навались! Еще! Еще!

Вершина мыса на глазах стала отделяться от другой половинки, и, раздвигаясь, обе части дуги поползли в стороны.

— Навались, черти! Навались! — кричали сзади почти одновременно Гревенс и Гроте. Со стороны показалось, что дан старт для какого-то безумного состязания — лодки стремились в открывшуюся щель.

— Ура! — кричали люди на всех шлюпках.

— Ура! — бросали вверх шапки офицеры.

Перед изумленной командой открылся глубокий пролив в четыре мили шириной: на несколько миль вперед видны были оба берега пролива.

— Ура! Остров! — кричал Невельской.

— Ого-го! Остров! — кричали со всех лодок.

Высадились на берег.

— Шампанского! — требовали сиплыми, простуженными тенорками Гревенс и Гроте.

— Шампанского! — требовал басом Попов и тут же устроил чехарду, в которой приняли участие и забывшие об усталости матросы.

Со стороны можно было подумать, что на берег высадились два десятка бежавших из больницы бесноватых, не знающих, что с собою делать. Смотреть, однако, на них было некому.

— Все запасы сюда! — распорядился Невельской.

Разостлали брезент, разложили всю провизию. Увы, шампанского не оказалось. Досталось только по две чарки водки.

Радостно было смотреть на развевающиеся русские флаги!

— Господин капитан, — тихонько доложил стоявшему в стороне Невельскому поручик Попов. — Продовольствие сильно подмочено.

— А мы будем есть мокрым и соленым, — бесшабашным тоном ответил Невельской и махнул рукой.

— Его хватит еще только на пять дней.

— А мы слопаем в один! Ну вас к черту! Съедим, и все тут.

Он присел на край вытащенной на берег шлюпки и достал из бокового кармана затрепанную записную книжку.

— Ребята! — обратился Невельской к матросам. — Все ли вы хорошо видите пролив? Можно донести об этом в Петербург?

— Видим все, ваше высокоблагородие, — заговорили матросы. — Доноси!

— Ну вот, а что, если там дальше окажется перемычка и пролив тут же оканчивается?

— Не может быть, — возражали матросы.

— А вот и нет, может оказаться. Чтобы знать наверняка, надо пройти вперед еще миль десять, до того места, до которого с юга доходил по воде английский капитан Бротон. Вот когда дойдем до этого места, тогда можно и доносить.

— Дойдем, приказывай вперед! — кричали матросы.

— Вы слышали, что продовольствия у нас на пять дней, а для того, чтобы дойти туда и вернуться на транспорт, нужно не менее семи?

— Поголодаем два дня, и все! Идем! — дружно решили матросы.

И они пошли и убедились.

Последние четыре дня обратного пути пришлось голодать: селения не попадались, да и не до них было — шли быстро, но промеров не бросали. Промышляли по берегам в кустарниках зайцев и ловили рыбу.

Подошли к транспорту 1 августа вечером. Орать начали по крайней мере за две мили, требуя салюта. И дождались: на «Байкале» замигали огни, забегали люди, и при вступлении капитана на трап одиннадцать пушечных выстрелов огласили пустынным берегам весть о счастливом событии, о начале на этих берегах новой жизни.

Упорные юго-восточные ветры с океана гнали над Аянским заливом нескончаемые караваны туч. Подстегиваемые ветром, косые дожди нещадно хлестали кланявшуюся в беспомощном трепете чуть не до земли робкую, покорную березу, и озорно свистела ветру вслед, чуть качаясь острыми копьями вершин, привычная к сумасшедшим шквалам колючая черная ель.

За непроницаемой завесой дождя совсем скрылась крохотная аянская фактория Российско-Американской компании, еще не возведенная в высокий ранг морского порта.

На этот раз, накануне сентября 1849 года, фактория могла, однако, гордиться своим значением: в бухте на якорях стояли целых два корабля: транспорт «Иртыш», над которым громко шлепал набухший водой генерал-губернаторский флаг, и морской бот «Кадьяк».

Генерал-губернатор Муравьев уже трижды побывал на складах компании, дважды успел пересмотреть приготовленный для обмена с гиляками нехитрый товар, приказал разостлать перед собой пахнувшие старой псиной еще не затюкованные гиляцкие меха, с гримасой отвращения понюхал охотскую лежалую муку и заплесневевшие сухари, дважды ходил с капитаном Завойко, чиновником Струве и штабс-капитаном Корсаковым в лес, интересовался количеством и качеством приготовленных для строительства бревен и дров. С каждым часом он становился все угрюмее и придирчивее: делать было решительно нечего, а ждать далее, по-видимому, безнадежно: транспорт «Байкал» с Невельским, повидаться с которым так не терпелось начальнику края, бесследно исчез.

Молодая жена начальника края и ее приятельница, виртуоз-виолончелистка Христиани, роптали. Они только что совершили тяжелое путешествие из Иркутска через Якутск в Охотск, а затем морем в Петропавловск и сюда. Их уже не веселили прогулки в заросшие колючим кустарником мокрые леса в обществе все тех же Миши Корсакова и чиновника для поручений Струве, надоели и задушевные и грустные песни неразлучной певучей виолончели Христиани. Не в духе был и постоянно жизнерадостный и неунывающий Корсаков: он только несколько месяцев назад приехал из Петербурга, покинув веселый гвардейский полк, и с тех пор вел непрерывно образ жизни неугомонного кочевника. Он жаждал одного отдыха, а отдых не давался. Корсаков невольно вспоминал, как окоченевший от быстрой езды без остановки в течение почти целого месяца, падая от усталости, но радостный, он ввалился в генерал-губернаторский дом, мечтая отоспаться и не желая даже думать о службе. Не успел он, однако, как следует обогреться, умыться и поесть, как к нему, торжественно размахивая листом бумаги, победно оживленный, пожаловал сам генерал:

— Да знаешь ли ты, Миша, что ты мне привез? — спросил он. — Это долгожданная инструкция Невельскому на обследование устья Амура!

— Знаю, дядя, а он сам-то где?

— Он, я думаю, приближается к Петропавловску, из которого уже должен выйти в начале мая… М-м-м… — генерал замялся. — Вот что, Мишенька, придется тебе понатужиться и денька через два марш-марш вперед, на Камчатку, в Петропавловск.

И, видя, что Корсаков помрачнел, уже строго добавил:

— Иначе нельзя, голубчик, сам рассчитай. Надо добраться, не теряя времени, до Охотска и выйти в море с первым днем навигации. Имей в виду, что она в Петропавловске начинается раньше, чем в Охотске, и можно Невельского упустить. Нечего и говорить, насколько важно для него получить высочайше утвержденную инструкцию — это придаст ему крылья.