Георгий Чиж - К неведомым берегам

Муравьев приостановился и после минутки раздумья добавил:

— Уверен, что этот одержимый ждать не станет и все равно улетит к своему Амуру без инструкции.

Через два дня, не отдохнувши, Миша, напутствуемый пожеланиями, вкусной снедью и горячими поцелуями красивой молодой тетки француженки, а заодно и мадемуазель Элиз, то скользил в легких нартах по снежным равнинам, то трясся в седле по горным и лесным тропам к Охотску.

В тот год навигация у Охотска началась только в июне — смысла ловить Невельского в Петропавловске не было, и Корсаков, превратившись из пехотинца в моряка, тотчас же из Охотска отважно пустился в море на борту «Кадьяка».

Покрейсировав у северной оконечности Сахалина, он дважды заходил в Константиновскую бухту, снова крейсировал и, наконец, отчаявшись встретиться с Невельским, угрюмый и злой, забился в Аян.

Прибытие туда же Муравьева, тоже после безуспешного крейсирования у северного берега Сахалина, привело обоих в уныние.

— Я надумал еще одну попытку, — вдруг заявил на третий день ожидания Муравьев.

— Какую? — уныло спросил Корсаков. — Наверное, погибли. Сами посудите, какая стояла погода. Штормы. «Кадьяк» едва спасся. Выбросило на берег, и утонули, вот и все… Я думаю, все же погода немного поправится. Тогда надо пройтись по берегам, — сделал предложение Корсаков.

— Так и мне кажется, ваше превосходительство, — подтвердил Завойко.

— Я решил, — кивнул головой Муравьев, — пошлю к Шантарским островам байдарку, пусть поищут хоть следы. Дай-ка мне сюда прапорщика Орлова.

Разговор происходил на палубе «Иртыша», где уединился Муравьев, чтобы как-нибудь скрыть от жены свое скверное настроение и не выдать угнетавших его мыслей о злой участи «Байкала».

— Вот что, прапорщик! — Боевой и бывалый штурман Дмитрий Иванович Орлов приготовился слушать. — Возьмите две байдарки и идите к югу вдоль берега, присматриваясь к нему, как будто собираетесь его описывать. Пройдите возможно дальше. Если попадутся люди, не вздумайте расспрашивать их о «Байкале» — выжидайте: если его видели, сами расскажут.

— Когда прикажете выйти, ваше превосходительство?

— Сейчас же.

Через полчаса Муравьев с борта «Иртыша» с любопытством и сомнением присматривался к сшитым из тюленьих шкур, натянутых на легкий каркас, шестивесельным байдаркам с выгребавшими из бухты гребцами-алеутами. Под ударами весел байдарки извивались, как живые.

— Я думаю, — сказал Струве, иронически подсмеиваясь, — что при прямом ударе волны в борт такая посудина согнется полукольцом, а пассажиры вывалятся.

— Не беспокойтесь, — ответил Корсаков, — не сгибаются и очень устойчивы.

Байдарки скользили мимо «Иртыша», едва касаясь воды, и вскоре за выступом входа в бухту скрылись. Стало еще сиротливее.

Через два дня нового томительного ожидания, как только просветлело, радостный окрик вахтенного возвестил, что в море виден корабль.

— Бот! — самоуверенно заявил Струве, опуская трубу. — Бот под всеми парусами.

— Бот-трехмачтовик? — с укоризной пожал плечами Корсаков и, состроив презрительную гримасу в сторону Струве, процедил сквозь зубы: — Стрюцкий, штафирка несчастный.

— Пешеброд, — так же презрительно смерив Корсакова с головы до пят, ответил Струве и отвернулся.

— Моряки! — засмеялся Муравьев и, вспомнив, что и сам он не моряк, обращаясь к вахтенному, спросил: — Транспорт?

— Так точно, ваше превосходительство, — уверенно ответил тот, продолжая пристально приглядываться к далекой точке. — Теперь видать ясно — транспорт «Байкал», ваше превосходительство!

— «Байкал»! — закричал Муравьев и засуетился. — Аврал! Шлюпку на воду! Вельбот! Штабс-капитан Корсаков, скорей навстречу. Струве, предупредите дам: я на велъботе.

Не прошло и минуты, как Миша Корсаков, укутываясь в брошенное с берега чье-то пальто и ловя увертывавшиеся на ветру рукава, торопливо командовал насторожившимся гребцам:

— На воду! Начали! Еще, еще! Наддай ходу!

Когда шлюпка приблизилась к воротам, сквозь узкий проход из бухты в море ясно был виден идущий на всех парусах, включая даже стаксели, транспорт «Байкал». Палуба его густо была покрыта шевелившимися точками.

— Вас ждет в Аяне их превосходительство! Прибыла высочайшая инструкция! — орал издалека в рупор возбужденный Корсаков, передавая устаревшие новости, уже известные от взятого Невельским на борт Орлова. — А у вас что?

— Все хорошо, — коротко отвечал Невельской, не желая повторяться, расскажу на борту, — и пояснил: — Вижу из бухты двенадцативесельный вельбот без флага, это он? Салютовать?

— Салютуйте, он, он! — оглядываясь назад, кричал Корсаков.

— Готовьсь к салюту! — распорядился Геннадий Иванович.

— Сколько прикажете? — спросил лейтенант Казакевич.

— Валяй все одиннадцать! — забывая о торжественности минуты и официальности обстановки, бросил опьяненный, счастливый Невельской.

Шлепая о волны длинными тяжелыми веслами, подходил неповоротливый вельбот.

Не слушая плохо доносившихся на «Байкал» слов генерал-губернатора, Невельской с упоением выкрикивал в рупор:

— Сахалин — остров! Вход в лиман и Амур возможен для мореходных судов и с севера и с юга! Вековое заблуждение рассеяно!

Вельбот беспомощно и нервно ерзал на волне и долго не давал выпрыгнуть, но как только нога Муравьева коснулась нижней ступеньки опущенного трапа, следивший за всеми движениями генерал-губернатора лейтенант Казакевич махнул рукой. Корабль вздрогнул от оглушительного выстрела и окутался вонючим, но приятным для всех участников густым дымом. Взволнованный Муравьев не успел решить, догадаются ли в порту ответить на салют, машинально оглянулся в сторону Аяна и, увидев клубы дыма, улыбнулся: «Догадались». Посреди рапорта, представлений, объятий, поцелуев и приветствий действительно стало докатываться отдаленное буханье аянских пушек.

— Я полагаю, что этот документ покроет все наши прегрешения, Геннадий Иванович, — обнадеживающе произнес Муравьев, вручая Невельскому высочайше утвержденную инструкцию.

— Увы, нет, ваше превосходительство, — шутя ответил Невельской, не думая, что его слова станут пророческими, — боюсь: ведь здесь нет разрешения на плавание по Амуру, а мы вошли и проплыли вверх и вниз по реке больше полусотни верст!

— А-я-яй! — так же шутливо в тон ответил Муравьев. — Значит, разжалование неминуемо.

Все захохотали.

— Шампанского! — потребовал Муравьев.

Офицеры переглянулись.

— У нас нет шампанского, ваше превосходительство, — пробормотал смущенно Невельской, — извините великодушно, на берегу.

— На берегу — то само собой, — не унимался Муравьев, — ну, тогда по чарке вина! Матросы! Государю императору ура!