Владимир Иорданский - Африканскими дорогами

Эта «идеология» была своего рода отражением реально существующих порядков, но отражением активным, вторгающимся в жизнь ради закрепления породивших его отношений.

Когда современность бросала человеку вызов и требовала от него пересмотра мировоззрения, ему приходилось отрекаться от слишком многих этнических ценностей, от слишком многих ставших плотью и кровью убеждений. Вероятно, если бы африканское общество изменялось медленно, если бы его внутреннее перерождение происходило постепенно, то общественное сознание смогло бы «перестроиться», не вызывая душевной ломки, без психических травм. Но у Тропической Африки был иной удел. Темпы социальных изменений были потрясающе напряженными и предельно сжатыми. Время не считалось с тем, что у человека есть предел гибкости, предел способности осваивать новое и к нему приспосабливаться.

В начале века завершилось завоевание континента. Те, кому было 20–25 лет в те годы, вынесли на своих плечах всю тяжесть колониальной эксплуатации. Однако уже поколение, которому исполнилось двадцать — двадцать пять лет в 40-х годах, начало борьбу за национальную независимость, больше того — успело добиться победы. В то время как деды еще находились в архаичном, хотя и испытавшем страшный удар мире, нх внуки уже закладывали фундамент обновленного общества.

Сами темпы благоприятствовали неравномерности происходивших сдвигов. В одних районах континента ими были захвачены глубокие слои народа, в других — только верхушка. Эта же стремительность перемен приводила к тому, что общественное сознание отставало, оно не успевало за ростом образования, темпами становления новой экономики, возникновением новых общественных отношений. Мысль больше не поспевала за потоком жизни.

Врачи Аккры производили исследования о росте психических заболеваний среди крестьян. Наблюдения подтверждали, что в деревнях, охваченных экономическим подъемом, они были особенно распространены.

— Там человеку приходится выдерживать большие нервные нагрузки, — объясняли мне врачи. — Это, как правило, зоны частых, острых социальных и личных конфликтов.

Именно в силу того, что идеи, связываемые с культом предков, а точнее, с представлением о единстве человека и природы, мира живых и мира теней, питали всю духовную жизнь общества, отказ от них происходил мучительно. Легко ли было крестьянину восстать против власти вождя, если он знал, что от вмешательства того зависит благорасположение предков? Легко ли было молодежи оспаривать привилегии старейшин, к чему подталкивала необходимость, если в то же время она сознавала, что от старейшин может зависеть плодородие полей? Действительность заставляла крестьянина продавать и покупать землю, но возможно ли это было без мучительной внутренней драмы, когда собственником земли являлись не только живущие члены рода, а и давно ушедшие в царство теней прапрадеды?

Время с трудом разрубало этот гордиев узел проблем.

В начале 60-х годов мне довелось побывать в краю народа йоруба, в Западной провинции Нигерии. Проблемы, которые были еле заметны в дагомейской или тоголезской деревне, здесь приобретали значение, соответствующее масштабам страны. Именно тогда я особенно почувствовал остроту идущей в крестьянстве борьбы мнений.

По дороге из Абеокуты в Лагос я подсадил в машину молодого крестьянина Огутугу. Он рассказал мне немало интересного.

В Лагос Огутуга ехал купить удобрения для фермы своего отца. С этого и начался наш разговор.

— Много ли земли в отцовском хозяйстве? — спросил я.

— Всю мы не можем обработать, и большая часть остается под залежью. А спрос на землю большой, цена высокая.

— И что вы думаете делать с лишней землей?

— Земля не бывает лишней, — трезво поправил меня Огутуга. — Мои братья и я требуем от стариков, чтобы часть земли продать, а на выручку купить кое-какую технику, нанять рабочую силу.

— А они?

— Их не переубедишь. Земля, мол, завещана предками. Продать ее — значит украсть эту землю и у них и у наших внуков. А другие продают.

Огутуга сетовал, что молодежь зажимают в деревне. Сколько ни работай, доходами распоряжаются старшие.

Сотни тысяч парней, думающих, как мой дорожный знакомый, постепенно меняли лицо современной нигерийской деревни. Они выражали свои взгляды то насмешкой над суевериями стариков, то демонстрируя пренебрежение к власти вождя, то резко требуя на семейных советах раздела земли и права свободно ею распоряжаться. Шаг за шагом эти люди укрепляли в деревне новые взгляды и идеи, в корне отличные от господствовавших одно-два поколения назад.

В этой обстановке возникало совершенно особое состояние общественного сознания. Его главной чертой было своеобразное сосуществование двух систем взглядов: традиционной и современной. Это в известной степени отвечало самой двойственности архаичного сознания, но в значительно большей мере отражало двойственность бытия современного африканца.

Так, на заводе рабочий попадал в сферу отношений, где принесенные им из деревни верования, моральные нормы, привычки поведения оказывались и неуместными и неприменимыми. Ему приходилось слушать технические указания мастера, призывы лидера профессионального союза, советы товарищей по цеху. Все это складывалось в его сознании в особый, круг понятий и представлений.

Когда же рабочий возвращался домой, вокруг него звучали иные речи. Ему напоминали об обязанностях перед сородичами, рассказывали о том, как успешно были принесены жертвы на могилах предков. Он и сам старательно совершал предписываемые обычаем обряды. После свободы городской жизни он вновь оказывался в ярме традиций.

Конечно, это отнюдь не означало, что между двумя системами мировоззрения стояла глухая стена. Отнюдь нет. Больше того — сама действительность приводила к тому, что в сознании каждого мыслящего человека продолжалась, то становясь напряженнее, то ослабевая, борьба между взглядами архаичными и новыми. Но привычки, мысли изменяются медленно…

Одной из таких привычек и было обращение к магии.

Среди европейцев, работающих в странах Тропической Африки, нередко можно услышать обычно рассказываемые с иронией истории о вере африканцев в заговор, в талисманы, о странных, временами возмущающих обрядах, совершаемых ими для защиты от сглаза, от колдовства. Но и от иронии рассказчиков и от их негодования часто отдавало изрядным лицемерием.

В ноябре 1973 года мне пришлось смотреть по парижскому телевидению передачу, посвященную… колдунам и ведьмам в современной Франции. Из слов одного из участников, католического священника, я узнал, что при каждом диоцезе имеется выбранный епископом церковнослужитель, которому специально поручается заклинание бесов… Игравший в передаче видную роль журналист рассказывал, что колдуны встречаются по всей стране. Он описывал некоторые подробности из их магического ритуала, и казалось, что дым инквизиционных костров средневековья еще не рассеялся.