Владимир Иорданский - Африканскими дорогами

Когда я задумывался над ролью магии в африканском обществе (а мне часто приходилось сталкиваться с ее различными проявлениями), то понимал, как опасен презрительный и лицемерный европейский подход к этому сложному социальному и культурному явлению. Вместе с тем я многократно убеждался в том, что вера в действенность магических средств переносила пути разрешения и личных и общественных конфликтов в сферу субъективного, в сферу воображаемого.

В Аккре один из моих тамошних друзей объяснял мне страх перед магией:

— Колдовством пытаются повлиять на судьбу близкого человека — родственника, соседа, хорошего знакомого. Самое ужасное заключается в том, что враги действуют против вас в глубокой тайне. Вас неожиданно постигает несчастье — болезнь, тяжелая утрата, и только много времени спустя обнаруживается, что это было результатом скрытой враждебности и действия магических сил. Тогда уже поздно искать защиты.

Магия, ее таинственные обряды использовались помимо попыток повлиять на природу главным образом в сфере сугубо личных отношений между людьми.

В этой связи мне вспоминаются два случая, о которых писал работавший в Уганде этнограф Д. Бетти. Он наблюдал эти истории, будучи в одном из угандийских королевств — Буньоро.

В первом случае магия оказалась в центре семейной драмы.

Служащий управления общественных работ Йоуана отослал свою жену, которую обвинил в измене, к ее родным. Позднее он женился на другой женщине, от которой имел троих детей.

По истечении некоторого времени отвергнутая жена Юдеси вернулась к Йоуане, который простил ее и построил отдельную хижину рядом с собственным домом. Однако вскоре она опять начала ему изменять. Больше того, Юдеси возненавидела своего мужа и обратилась к знахарю за магическими средствами — «бурого».

Однажды, когда Йоуана спал, она протерла ему лоб и лицо тряпкой, пропитанной полученным от знахаря составом. Вскоре у Йоуаны начали болеть глаза, он стал терять зрение.

Его сестра обратилась к прорицателю, который сообщил ей, что болезнь брата вызвана действиями его первой жены. Но Юдеси с негодованием отвергла эти обвинения и вскоре окончательно ушла из дома мужа. Йоуана через некоторое время полностью ослеп, и в его окружении никто не сомневался в виновности его первой жены.

Второй случай столь же драматичен.

Паоло купил несколько досок, чтобы застелить ими пол в своем доме. Но доски были украдены, а когда их нашли у соседа — Арони, тот нагло заявил, что они принадлежат ему. У Паоло не было свидетелей их покупки, и его обвинения против соседа были отклонены. А еще через несколько дней его дом сгорел дотла.

Тогда Паоло обратился к знахарю. Тот дал ему средство, которое, будучи вылито на месте пожара, вызывало болезнь у поджигателя. Вскоре Арони тяжко заболел. И обращения к знахарям и к европейским врачам ничего не дали, он умер.

В деревне были уверены, что Арони был убит Паоло. Да тот и не скрывал своей роли в смерти соседа. Через несколько недель он был арестован старшиной деревни, и это в момент, когда он готовил магические средства для защиты от мщения сородичей Арони.

Может быть, самое страшное в этих историях — порожденная магией атмосфера всеобщей подозрительности, не требующей особых доказательств, чтобы превратиться в уверенность. Достаточно было серьезного потрясения — засухи, эпидемии, голода, — и в обществе вспыхивала массовая истерия страха перед предполагаемыми источниками зла — колдунами, знахарями, ведунами. Так случалось неоднократно, и архаичное сознание оказывалось совершенно беспомощным в подобные периоды.

Значит ли это, что вообще не существовало механизма для выяснения истины? Нет. В африканских обществах было найдено немало способов определения виновного. В своем большинстве они основывались на том, что все члены общины, племени слепо верили в одно и то же. Малейшая доля скептицизма разрушала эффективность всего механизма.

В средневековой Европе эти способы объединяли под единым названием — «божий суд». Их широко применяли и по всей Тропической Африке.

Испытание ядом, например. У леле, ветви этнической группы конголезских бакуба, обвиняемых из нескольких деревень размещали вместе как бы в загоне, за изгородью. Три дня их кормили только бананами, так как считалось, что они помогают выжить во время испытания. Друзья и родственники обвиняемых находились обычно тут же, стараясь поддержать их дух.

Первыми пробовали ядовитый состав старейшины деревни бахаки, которые таким странным способом доказывали свою «чистоту» — пригодность к проведению испытания. После этого выпивал свою дозу каждый из обвиняемых. Бахаки заставляли их двигаться — бегать или танцевать, считая, что движение помогает желудку отвергать яд. Некоторых начинало рвать, что было добрым признаком.

Другие же реагировали иначе. Они испытывали боль, им хотелось, чтобы их оставили одних. Но бахаки начинали их бить, заставляли бежать, пока те от слабости и изнеможения не падали и не умирали. Смерть, подтверждающая виновность человека, была сразу же Я приговором и наказанием.

Нельзя думать, что «божий суд» был совершенно несправедлив, что он равнозначен нелепому произволу. Считалось, что яд может подействовать только на виновного. Человек, действительно совершивший преступление, был в этом так же убежден, как и невинно обвиненный. Поэтому психическая сопротивляемость действию яда первого и второго бывала совершенно различной, и это, конечно, играло значительную роль.

Существовали в архаичных обществах и другие средства защиты от магии, носившие предупредительный характер.

Мне вспоминается, как в январе 1961 года в небольшой деревушке на границе Мали и Гвинеи я присутствовал на празднике, в котором участвовали охотники-музыканты. Они образовывали нечто вроде касты отверженных, которых боялись и которых презирали остальные крестьяне. Но на празднике именно они, отверженные, задавали тон общему веселью. Они жизнерадостные люди, отнюдь не угнетенные своим приниженным общественным положением.

Меня поразила их одежда — бурые, рваные рубища, увешанные самыми странными и неожиданными предметами — когтями зверей, кусками кожи, патронами и тому подобным.

Со мной на празднике был активист Союза суданской молодежи, небольшой патриотической организации, сыгравшей, впрочем, заметную роль в борьбе против колониализма. Явно смущаясь видом музыкантов, он объяснял:

— Это гри-гри — талисманы. Видите ли, охотникам приходится каждый день наталкиваться на многочисленные опасности. И они ищут защиты. Каждое гри-гри предохраняет от какой-то одной определенной опасности.