Пьер Гэсо - Священный лес

Но мне хочется, чтобы Вуане нам кое-что объяснил.

— Как вы узнали, что это он?

— Очень просто, у него под бубу нашли жертву вора.

Он показывает мне прикрепленные к его собственному бубу бараний рог, зуб пантеры и колокольчик.

— Я ношу жертву человека, у которого нет денег, но который станет большим начальником.

— Это немного похоже на удостоверение личности, — замечает Жан.

— Охотно, — отвечает Вуане, для которого это слово является наиболее изысканной формой утверждения. — Глядя на жертву тома, ты сразу же знаешь, кто он и чего хочет.

— Но, — спрашивает Вирэль, — почему ты называешь это жертвой?

Тогда Вуане объясняет нам, что слово «сарагаи» имеет на языке тома несколько значений.

— Прежде всего так называют то, что каждый тома, мужчина или женщина, всегда носит при себе, чтобы определить свое общественное положение или свои намерения. Это слово относится также ко всем защитительным талисманам — хижины, семьи, деревни или клана. Например, к семи камням, предназначенным обеспечить долголетие главы семьи, которые подвешены на нитке из лианы к деревянной перекладине, поддерживаемой двумя вертикально стоящими вилами, или к тонкому стволу дерева, положенному перед кладбищем каждого клана и защищающему его.

Тем же словом обозначаются все приношения предкам и духам леса и, уж конечно, жертвы в виде животных.

Вуане рассказывает, что основатель деревни всегда делит ее территорию между кланами. Действительно, тома делятся на много кланов, каждый из которых имеет свой тотем-животное. Все тома, как мужчины, так и женщины, не могут ни употреблять в пищу животное-тотем, с которым они себя отождествляют, ни вступать в брак с членами своего клана. Эти запреты имеют в их глазах столь большое значение, что вместо простого: «Как твое имя?» — они спрашивают: «Как называется животное, которого ты не ешь?»

Еще в прошлом году я имел возможность убедиться, что существуют также и тотемы-растения: Ково Гилавоги, который не ест мяса собак, не притрагивается также и к маниоке. Однажды Ково утащил меня с собой за деревню и показал свою священную плантацию. Она содержится в таком прекрасном состоянии, что растения образовали своего рода туннель, в центре которого на каменной плите были сложены жертвоприношения. Мне хотелось бы знать — единственный ли это случай, но объяснения такого рода утомляют Вуане, и он всегда пользуется первым же предлогом, чтобы их прекратить. Сегодня вечером ему необходимо идти готовить обед.

Однако, пообедав, он снова приходит в нашу хижину, и я прошу его рассказать о священном лесе, о том, когда он возник, и о происхождении первых тома. Он, кажется, не очень хорошо понимает мои вопросы.

— В конце концов, — говорю я ему, — должен же ты знать, как появился на земле первый человек.

— Об этом надо спрашивать Барэ, он знает лучше меня.

Я зову Барэ из харчевни. Он приходит, широко улыбаясь.

— Барэ, ты знаешь историю первого тома?

Барэ без запинки излагает историю Адама и Евы, имена которых он, впрочем, забыл.

— Первый человек был совсем один. Он заснул под деревом. Пришел Великий Дух, он взял кусок и сделал женщину.

Он явно старается не пропустить ни одной детали. Но в конце я все-таки замечаю:

— Но ведь ты излагаешь как раз историю первого белого человека.

— Да, — говорит он скромно, — мне ее рассказали христиане из Америки.

И он рассказывает, что некоторое время прожил в Либерии. Там протестанты обратили его в свою веру, но теперь не желают его признавать. Он поклялся иметь только одну жену, и хотя у него сейчас действительно только одна, это уже пятая после крещения.

— Если женщина нехороша, ее надо сменить. А они не хотят этого попять, — заключает он в отчаянии от такой узости мышления.

Мне все-таки хочется услышать историю первого тома, а не первого белого. Вуане и Барэ вопросительно смотрят друг на друга.

— В таком случае, — решительно заявляет Вуане, — ничего больше не известно. Даже самые старые, потерявшие волосы и ослепшие, не смогли бы тебе рассказать об этом. Их деды жили не здесь, и они не знают, что происходило в той стране, откуда они пришли.

Побежденный этой беспощадной логикой, я меняю тему разговора, решив вернуться к этому важному вопросу в другой раз.

— Можете готовить ваши машины, — говорит нам Вуане со своей обычной улыбкой, — я нашел носильщиков, и сегодня утром мы отправимся в Гизиума. Там сейчас большой праздник но случаю смерти одного старика.

Он объявляет нам эту новость повелительным тоном, не допускающим возражений. Но ведь и мы хотим одного: начать съемки.

Вуане пригласил не только носильщиков, но и маленький оркестр на тамтамов. В стране тома важные персоны перемещаются только в сопровождении музыкантов, и всю дорогу пять человек поют нам хвалу, аккомпанируя себе на маленьких, зажатых под мышкой барабанах.

— Музыканты, что женщины, — философски замечает Вуане. — Если у тебя есть деньги, они все около тебя и твердят, что ты великий вождь.

Со времени приезда в район Геригерика мы сегодня впервые входим в глубь леса. Тропа в хорошем состоянии, идти по ней нетрудно, но по обеим сторонам огромные канаты лиан свешиваются с деревьев и, сплетаясь между собой, образуют две непроходимые завесы. Местами приходится пересекать болотистый рукав реки, увязая по пояс в отвратительной теплой тине.

Мы выходим к глубокой реке. Над черной водой, загроможденной мертвыми деревьями, перекинут мост из полусгнивших лиан. Мы можем пройти по нему только поодиночке и боимся за нашу аппаратуру.

— Надо починить его до сезона дождей, — говорит Вуане, — дьявол займется этим.

Он объясняет, что женщины и непосвященные должны думать, будто только дьявол умеет строить мосты из лиан. Поэтому мужчины должны перебросить их с берега на берег за одну ночь.

Мы проходим через деревеньку; жители встречают нас дружескими приветствиями и осыпают мелкими подарками. Взамен я даю старосте немного денег, и Вуане смотрит на меня неодобрительно.

— Не надо этого делать, — говорит он. — Ты пришел к ним, они должны сделать тебе подарок. У тома это так. Спрашивай меня всегда, прежде чем что-нибудь делать… Я-то знаю.

Я могу лишь еще раз преклониться перед его уверенностью в себе.

Когда, незадолго до прибытия в Гизиума, мы поравнялись со священным лесом, в кустах раздались яростные крики; это посвященные, несомненно занятые каким-то тайным обрядом, пытались заставить нас обойти запретное место. Но вся деревня уже выбежала нам навстречу, и толпа буквально вынесла нас на центральную площадь. Вскоре мы поняли причину такого энтузиазма: умерший был в молодости спутником первых белых, пришедших в эту страну, и мы прибыли в деревню — куда никогда не заходит ни один иностранец — как раз во время погребальной церемонии. Это совпадение кажется им чудом.