Герман Волков - Золотая Колыма

Но старатели рассудили иначе. Несколько дней они спорили и рядили, Оглобин как раз перед этим ушел в Олу, Поликарпов в споры и уговоры не вступал, и всю кашу расхлебывал Билибин.

— Значит, и алданские расценки вас не устраивают? Значит, ямы ваши не такие уж пустые? Все ли золото сдаете?

— Проверяй, начальник...

— Проверим! — пообещал Билибин.

...12 октября Раковский записал:

«Осмотрел работы старателей. Одна артель, Тюркина, промыв примерно 180 лотков, намыла 166 граммов — прилично... Пласт в их ямах немного светлее, чем у нас. Остальные старатели работают хуже. Идти на разведку по предложенной расценке старатели не согласились».

Но каждый день Сергей не мог проверять старателей: своих забот и работы было невпроворот. Он вставал в шесть часов утра, вместе с Юрием Александровичем делал пробежку, обтирался снегом и в семь часов проводил утренние наблюдения над погодой: записывал температуру, облачность, ветер, отмечал, сколько выпало снега. Потом отправлялся вместе с рабочими на шурфы и там делал все, что и они: пожоги, нарезки, углубку, заготавливал дрова. Возвратившись на базу, кашеварил, пек хлеб. В эти же дни он тщательно готовился к промывке проб.

Старателей чаще проверял Поликарпов. Наметанным глазом он видел многое, но не всегда мог прижать «хищника», схватить его за руку с поличным... Оглобина недоставало.

Бывал на ямах и в бараках, где промывали пески, и сам Юрий Александрович. Однажды, 25 октября, когда был мороз под тридцать пять, Билибин вернулся со стана поздно и не в духе.

— Все у них по-старому. Хищники есть хищники... Сологуб американку сколотил, а все остальные моют лотками в бараках, как кроты. Волк намыл двести граммов. И у корейцев неплохо.

Юрий Александрович, не снимая дубленку, присел к столу и заиндевелой бородой уткнулся в шурфовочный журнал.

— Закончил смывать пробы десятого, девятого, восьмого и седьмого шурфов,— как всегда неторопливо докладывал Раковский и тяжко вздохнул: — Пусто. Лишь в девятой четверти седьмого шурфа оказались вот такие слабые знаки,— Сергей развернул бумажный пакетик со шлихом и едва видимыми блестками.

— Весьма слабые,— покачал головой Билибин.

— Все шурфы сели на мерзлоту. От пожогов тают плохо. Через два дня начну мыть пробы двенадцатого, одиннадцатого, шестого и пятого.

— Подвел нас Безымянный, не оправдал надежд,— печально констатировал Билибин.

— Поликарпов чувствует себя виноватым и несчастным.

— Н-да, заявочка его на долину Безымянного не подтверждается... Но пусть он голову не вешает. Подойдут наши. Организуем второй разведрайон по Среднекану, выше устья Безымянного. Возможно, россыпь идет оттуда... А летом развернем поиск. Нам бы лишь лета дождаться.

А долгая колымская зима только еще начиналась.

За какую-нибудь неделю морозы сковали игривую речку Безымянную.

21 октября по ее льду, не встретив ни одной полыньи, пришел с прииска Поликарпов. Он принес обратно почту, которая направлялась в Олу с Оглобиным. Филипп Диомидович уходил с девятью лошадьми и вместе с ольчанами из артели Сологуба. За Среднеканским перевалом они окунулись в такой глубокий снег, что пришлось вернуться. Три лошади у них пали, трех, вконец истощенных, они вынуждены были забить уже на стане, а те, что остались, настолько ослабли, что, если и их не поставить на корм, подохнут... Кормить же на прииске нечем: ни овса, ни сена...

— Вот она, матушка-тайга,— закончил свой невеселый рассказ Филипп Романович и еще печальнее добавил: — По такому снегу олени с Олы не пройдут, транспорта нам скоро не дождаться...

Чтобы хоть как-то утешить Поликарпыча, Раковский бодренько сказал:

— Якутским правительством к нам специально прикомандирован человек! Владимиров Елисей Иванович. Сейчас они с Билибиным на охоте. С Владимировым прибыл и Петр Попов из Тасканского кооператива. Мы заказали им теплые вещи, лыжи, кой-какие продукты. Многого не обещают, но кое-что к первому декабря подбросят, оленей подгонят...

Филипп Романович то ли уже знал об этом, то ли не очень верил в успех этого предприятия, как-то безучастно выслушал и направился к выходу.

— А может, Владимирова попросить насчет коней? — как утопающий за соломинку, ухватился Раковский.— Пусть отведет их в Сеймчан, к якутам, у них сено, наверное, есть, до весны постоят, а за прокорм заплатим!..

Поликарпов остановился в дверях, оживился:

— Очень хорошо бы! А то, ей-богу, жалко лошадок.

Морозы крепчали с каждым днем. Ночью 3 ноября в градуснике замерзла ртуть. Значит, ночью было все пятьдесят. И шептали звезды.

Собрав все порожние посудины, Билибин разливал по ним спирт и воду. Сначала делал расчеты на бумаге, чертил графики, потом тщательно отмерял жидкости стаканом, царапинами нанося деления, а затем эти жидкости перемешивал. Одну из этих смесей выставил на мороз и, когда смесь в бутылке зашуговала, он, сверясь с показаниями термометра, воскликнул:

— Точно как в аптеке!

Все бутылки с разными смесями развесил под стрехами.

Рабочие, придя с шурфовки, были немало удивлены. Первым высказал догадку Алехин:

— Ясно. Вместо фонарей, Как в большом городе!

— Братцы! — поддержал его Лунеко.— Ведь через три дня — праздник! А мы заработались и счет дням потеряли...

— Темнота! — с некоторой обидой протянул Юрий Александрович.— Это же термометры! Спиртовые термометры собственного изготовления! Перед вами, догоры, смесь воды и чистого спирта, spiritus vini, в точно рассчитанных количествах. Вот в этой бутылке расчет такой: как смесь зашугует — значит, пятьдесят градусов мороза. А в этой — пятьдесят четыре, здесь — пятьдесят восемь и так далее до семидесяти. Понятно?

— Понятно... Но сколько же на эту затею спирта пошло? Не весь ли запас?

— Весь, товарищ Алехин!

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день...

— Юрий Александрович, а чем же праздник Октября отмечать?

— Трудовыми успехами, товарищ Лунеко!

— И не жалко вам, Юрий Александрович?

— Жалко! — засмеялся Билибин.— Но ничего, догоры! Все это добро от нас не уйдет. Как под праздник вот эта, к примеру, бутылочка зашугует, так и мы ее зашугуем. Согласны?

— Ура! Качай начальника!

— А вдруг не зашугует,— засомневался Алехин.— Лучше бы в меня вливали эти смеси... Стал бы я жертвой науки и точнее показал градусы: зашуговал — пятьдесят градусов, свалился — все шестьдесят...

Все захохотали, но сомнение осталось:

— А вдруг к празднику потеплеет?

— Нет! — авторитетно заверил Раковский.— Погода, по моим наблюдениям, установилась, морозит основательно.

Ему поверили, успокоились, и его предсказание сбылось.

6 ноября зашуговала в бутылке смесь, хотя и не самая крепкая, но приличная, градусов под шестьдесят. Седьмого эту бутылку торжественно и бережно внесли в барак и с подобающим великому дню тостами распили.