Герман Волков - Золотая Колыма

Эрнест помнил, что Талая выходит к Буюнде, в долину Диких Оленей — широкую, раздольную. На Буюнде пошли наледи. Они возникали на глазах то спереди, то сзади: взрыв — и из-подо льда вырывается вода. Шли в воде по колено и выше. Выбирал путь Демка. Где он бежал, а не плыл, там и шли. Наледь минуют — скорее разводить костер: сушить валенки и портянки, ноги натирать спиртом.

Остановились на очередную ночевку у какого-то распадка. Бертин знал, что Буюнда впадает в Колыму ниже Среднекана километров на сотню с гаком. Если идти до устья Буюнды, то придется возвращаться на юг по Колыме — до Среднекана. Это займет дней двадцать. Не годится! Надо, как говорили Медов и Кылланах, где-то сворачивать от Буюнды влево, в какой-то распадок, по какому-то притоку, помнится, вроде бы Гербе... А затем еще по какому-то притоку этой Гербы переваливать Среднекан. Но где этот распадок? Где эта Герба? Распадков, речушек, впадающих в Буюнду слева,— множество.

Наутро на горизонте увидели облачко. Олени? Облачко наплывало медленно. Наконец стали вырисовываться олени с ветвистыми рогами, нарты, люди! Насчитали двадцать нарт. Аргиш!

Первым на верховом олене подскочил Давид Дмитриев, сын столетнего Кылланаха.

— Свои, однако,— удивился он.

— Свои! — набросились на него трое, стащили с оленя и чуть не задушили в объятиях.

— Г-г-де з-з-здесь эта чертова р-речка Герба? — закричал Эрнест.

— Вот она, однако.

— У-у, скаженная...

Оленей в караване было штук полтораста, каюров — с десяток. Семь пассажиров и почти все знакомые: заиндевелый, как сосулька, доктор Переяслов, горный инженер Матицев, горный смотритель Петр Кондратов...

Сразу стало шумно, весело в устье Гербы. Устроили дневку, чтоб завтра со свежими силами брать Среднеканский перевал.

Через два дня спустились в Долину Рябчиков,

А еще через день Демка напал на лыжный след своего хозяина Степана Степановича, рванулся вперед и скрылся за невысоким каменистым утесом.

Бертин погнался за ним на лыжах по хорошо укатанной лыжне, но догнать не мог.

А тут с того же утеса свалился прямо на лыжню человек в овчинном тулупе с обкромсанными полами:

— Сафейка я! Сафейка! Товарищи, спасите! Едят меня... едят... Вот шубу ели...

Бертин оттолкнул его как сумасшедшего:

— Билибин где?

— И Билибу едят...

— Где Билибин? — тормошил Сафейку Эрнест.— Где наши?

— Там наши!

Бертин, за ним Белугин и Павличенко бросились в неширокую тихую долину, по Демкиным следам.

Демка мчался к лабазу, рядом с которым у костра сидели два человека на корточках и что-то варили в котле.

Первым увидел собаку Алехин:

— Степан, ружье! Мясо бежит!

Степан Степанович обернулся:

— Демка! Сукин сын!

Из барака, толкая друг друга, выбежали Билибин, Лунеко и Чистяков.

Подбежали на лыжах Бертин, Белугин, Павличенко.

— Ж-ж-жив, Юрий Александрович! Ж-ж-живы, черти! А мы чего только не думали! Демка вернулся, а от вас ни слуху ни духу... А тут Сафейка: съели Билибу...

— Я сам сейчас кого угодно съем.

— 3-з-здорово, Степан! 3-з-здорово, Алеха! Что варите?

— Обед для вас готовим: бульон из конской шкуры!

— Хорошо! А я к конскому бульону коньяк привез! Принимай, Юрий Александрович, пять звездочек. А это — шоколад. Все это — подарочек от моего брата, А это — письма вам и Раковскому.

— Сон-то мой в руку,— обрадовался Билибин.

Сергей Дмитриевич в это время был на стане прииска.

За ним послали Сафейку. Раковский помчался на базу. По дороге встретил Переяслова. Они заявились в барак, когда там уже разгорелся пир.

— Голубчики, голубчики,— заволновался доктор Переделов,— много не ешьте, опасно...

Вольдемар Петрович Бертин писал Билибину и Раковскому примерно одно и то же: передавал приветы от всех алданских знакомых и от жены Тани, желал найти хорошее золото. Сообщил он также о том, что на Алдан приезжал председатель Союззолота товарищ Серебровский, говорил о большом развертывании золотоискательских работ в Сибири и на Дальнем Востоке, поставил задачу — «расшевелить золотое болото». Говорили с ним и о Колыме и о Чукотке. И тут же, в Незаметном, Серебровский издал приказ отправить на Чукотский полуостров экспедицию в тридцать пять человек во главе с Вольдемаром Петровичем. Письмо было написано во Владивостоке, в конверты вложены фотокарточки, на которых запечатлены все участники Чукотской экспедиции у бухты Золотой Рог.

— Юрий Александрович, теперь дело за нами! Возобновим работы? — сказал Раковский.

— Подкрепимся и начнем! — ответил Билибин.

На другой же день после прихода первого каравана уполномоченный Якутского ЦИКа Елисей Владимиров пригнал с Таскана одиннадцать оленей — ездовых и на мясо. Ждали из Олы Мюрата со вторым транспортом, и второго января он прибыл.

Ликованию не было конца. На базе соорудили новую вместительную пекарню, Юрий Александрович не забыл Анастасию Тропимну Жукову, современницу Пушкина, и с Елисеем Владимировым направил в Сеймчан хлеб свежей выпечки. На прииске в каждом бараке пекли, жарили, варили. Отовсюду неслись песни. Все ожили.

Оглобин предложил разведчикам встречать Новый год совместно со старателями. Билибин по вполне понятным причинам не пожелал быть в одной компании с ними и остался на базе со своими. Но, дабы не дошло до полного разрыва, к старателям послали Раковского и Бертина.

В январе возобновили разведочные и эксплуатационные работы. Добили и опробовали последние шурфы на разведке Безымянного, приступили к строительству новой базы на терраске Среднекана, недалеко от приисковой конторы, и начали нарезку шурфов ниже устья Безымянного, у ручья, который позже назовут Кварцевым.

Золотой пятачок за зиму перелопатили вдоль и поперек. Пофартило артелям Сологуба и Тюркина — напали на богатые кочки. Хабаровцы и корейцы рыли и мыли рядом, но им не везло: даже знаков не обнаружили.

А тут еще стали прибывать все новые и новые старатели, и всем подавай золотые непочатые деляны.

Лежава-Мюрат, как приехал, тотчас собрал всю свою контору: Оглобина, Поликарпова, новых технических руководителей Матицева и Кондрашова, снабженцев Кондратьева и Овсянникова. Пригласил на совещание Билибина и Цареградского.

Первое слово предоставил Юрию Александровичу. Билибин положил на стол заявку Поликарпова и шурфовочный журнал Раковского. Без всяких предисловий заявил:

— Заявка не подтвердилась,— накрыл ее широкой ладонью, а другой рукой, как на свидетеля, показал на журнал: — Долина на Безымянном пуста.— Заключил: — От разведки, поставленной без предварительных летних поисков, на основании одних заявок, нельзя ожидать хороших результатов.

Поликарпов сидел напротив, хмуро повесив голову.