Луи Буссенар - Охотники за каучуком

Люди Диого, ободренные присутствием вождя и желая отыграться на своих недавних врагах за понесенное поражение, бросились на противников со слепой яростью, пренебрегая опасностями и презирая смерть.

Первый залп ослабил было их порыв, но индейцы, не привыкшие к скорострельному оружию и не такие дисциплинированные, как бони, тут же начали палить почти не целясь, с нервной поспешностью, пагубной в столь ответственный момент.

Они впустую истратили пули, только ружья раскалили, а перезарядить их уже не было времени.

Конечно, не один враг упал под выстрелами, но и их строй поредел.

Четверо индейцев упали замертво. Раненный в левое плечо эльзасец вынужден был перехватить ружье в правую руку, держа его как палицу. Раймон получил кусок свинца в ногу и едва стоял.

Среди белых невредимыми остались Шарль, Фриц и Маркиз.

— Живыми брать! — завопил Диого, перекрывая шум боя. — Слышите: живыми! Тому, кто убьет их, собственноручно размозжу голову! А индейцев уничтожить! — И сам храбро бросился впереди своего войска.

Теперь каждому из европейцев пришлось иметь дело одновременно с пятью-шестью неграми, крепкими и отважными, безудержно рвущимися в бой.

Белые крушили прикладами направо и налево с удесятеренной отчаянием силой, рубили и кололи саблями черные тела, но все бесполезно. Место упавших тут же занимали новые бойцы, неистовей прежних. В конце концов европейцев схватили за руки, за ноги, за шею, так что они и двинуться больше не могли. Храбрецы последним усилием сбросили с себя повисших гроздьями чернокожих и в изнеможении, задыхаясь, повалились, безоружные, на землю.

Фриц, падая, зло выругался по-немецки.

Винкельман приподнялся и удивленно воскликнул:

— Так ты что, немец?

— Если я немец, то все поляки русские. Я из Эльзаса!

Винкельман бросил взгляд на раскрасневшееся лицо, светлую шевелюру, которые так странно смотрелись среди иссиня-черных блестящих тел, и, задыхаясь от волнения, проговорил:

— Брат!.. Господи!.. Фриц, брат мой!..

Фриц сдавленно вскрикнул:

— Ты!.. Несчастный, бедный мой брат!..

Но тут же рот ему заткнул надежный кляп, а в тело впились веревки. Эльзасец захрипел, лицо его налилось кровью, а глаза слезами.

Последние их слова расслышал Диого, и жестокая ухмылка исказила лицо демона зла.

— Гляди-ка!.. Вот так раз! — захохотал он. — Какая встреча! Братишки нашлись… До чего трогательно! Вот уж повеселимся.

Шарля, Раймона и Винкельмана связали так, что они не могли двинуть ни рукой, ни ногой.

А Маркиз?.. Где же Маркиз?

Черт возьми, он сумел воспользоваться тем, что происшествие на миг отвлекло от него внимание вождя и его сподвижников.

С ловкостью клоуна и несравненной отвагой гимнаста парижанин с помощью подножки отправил в партер [171] «Отправить в партер» — выражение, заимствованное из обихода спортивной борьбы, где оно означает, что один из противников вынужден вести бой в неудобном, невыгодном положении. негров, что держали его за руки. Потом два сокрушительных удара под дых тем, кто держал его за плечи, — и Маркиз на свободе.

Пятый чернокожий, стоявший прямо перед ним, отброшен ударом головы.

Увидев просвет между черными телами, смельчак неудержимо ринулся туда, сметая на своем пути всякого, кто попадался. Удар чьего-то мачете рассек ему бедро, но он лишь быстрее понесся вперед, как олень. Не прошло и минуты — Маркиз исчез из виду.

Его отважное бегство было настолько неожиданным, настолько стремительным, что никому даже не пришло в голову преследовать актера.

— Черт с ним! Далеко не уйдет! — воскликнул Диого. — К тому же нам есть на ком отыграться. Они нам за всех ответят. И смертельному врагу не пожелаю оказаться в их шкуре!

Прошли сутки. Наступила ночь. Опустели развалины приозерной деревни. Вдалеке вспыхивали костры, пронзая красноватыми языками сгущавшуюся тьму. Негры решили пока заночевать под открытым небом, прямо в поле. Потом они выстроят временные хижины, которые укроют их на период сбора урожая.

На поле маниока показался мужчина, тяжело опиравшийся на длинную палку. Он шел осторожно, стараясь не попасть на освещенные кострами участки.

Вот путник пересек дорогу, бывшую когда-то улицей сгоревшей деревни, под ногой хрустнули угольки. Сориентировавшись по звездам, незнакомец взял на север и минут через пятнадцать оказался на берегу ручья, шириной метров в десять.

Он узнал причал, где обыкновенно стояли пироги, и не смог сдержать глухого возгласа разочарования — ни одной лодки у берега не было.

Тогда мужчина сел, сжал голову руками и, судя по тяжким вздохам, предался безнадежным раздумьям.

Тихий плеск отвлек его от этого занятия. Что-то черное, длинное приближалось к нему по воде. Он концом палки ткнул в это «нечто» — оно оказалось мощным стволом дерева.

Бревно проплыло вдоль причала и остановилось прямо у ног неизвестного. Повинуясь внезапному порыву, человек уселся на ствол, тот чуть осел под тяжестью тела. Тогда мужчина обхватил его ногами и потихоньку начал продвигаться к середине, чтобы удержать равновесие.

Ствол, несмотря на солидную нагрузку, продолжал держаться на воде и медленно плыть по течению.

Дерзкий «корабельщик», обрадовавшись первому успеху, опустил в воду свою палку и, напрягшись, оттолкнулся от дна. Бревно, к его удовольствию, сделало рывок вперед.

Понемногу он все больше ускорял ход, ствол плыл уже почти как пирога. Но и это не удовлетворило путешественника, он продолжал толкать его с удивительной мощью и энергией.

Истек не один час, но ничто не говорило о том, что ночной странник устал, разве только прерывистое дыхание, вздымавшее залитую потом грудь.

Но незнакомец ни на минуту не прерывал своего занятия, поглотившего, казалось, его целиком. Лишь изредка «корабельщик» ложился животом на бревно, чтоб зачерпнуть горсть воды и освежить горящее лицо. Словно каждое потерянное мгновение вызывало в нем угрызения совести! Движения гребца становились все конвульсивней, нетерпение обуревало его.

Так прошло шесть часов. Шесть часов, полных смертельной опасности, среди мрачного одиночества тропической ночи, наполненной страшными звуками — криками обезьян-ревунов, рычанием ягуаров, всплесками кайманов, грохотом обрушивавшихся деревьев.

Но вот ручей стал шире, течение ускорилось, бревно закачалось, завертелось и, наконец, выплыло на середину широкой спокойной глади с дрожавшими на ее поверхности бесчисленными звездами.

Мужчина попытался причалить. Палка больше помочь не могла — тут было слишком глубоко. Путник оказался в настоящей роще тропических деревьев. Вмиг выбрал он на ощупь сук потолще, обрубил его мачете и несколькими взмахами придал ему форму весла.