Луи Буссенар - Охотники за каучуком

Снова оседлав бревно, пловец направил его к огромной темной массе, покоившейся на воде, как уснувшее морское чудовище. Тихо, без единого всплеска подплыл поближе и увидел, что это ставший на якоря совсем близко от берега корабль.

Путешественник глубоко вздохнул, руки, впившиеся в примитивное весло, на мгновенье расслабились.

Дерево коснулось корпуса корабля. Человек увидел совсем рядом что-то темное, покачивавшееся на волнах, и снова сделал глубокий вздох — к одной из цепей носового якоря была привязана пирога.

Неизвестный покинул наконец бревно, перелез в пирогу и растянулся, чтоб немного отдохнуть.

Где-то над ним, на палубе, прикрытой крышей из листьев, шло шумное веселье: взрывы хохота, икание пьяных, идиотские песни, рокот барабана — все сливалось в дьявольскую какофонию [172] Какофония — неблагозвучие, нагромождение громких и беспорядочных звуков. .

На «Симоне Боливаре» веселились. Водка текла рекой, тушила огонь жажды от наперченных, соленых блюд. Настоящий негритянский пир.

Выжившие в кровавых боях справляли столь своеобразно тризну по погибшим и готовились к казни, которая должна была состояться на восходе солнца.

Диого, добрый вождь, широко распахнул двери своей кладовой. Жратвы до отвала. Пей, ешь, пляши, вопи… Что-то еще будет завтра!

А завтра Шарль Робен, Винкельман, Фриц, Раймон и индеец Табира будут преданы смерти с изощренной жестокостью, в которой выразится вся ненависть отщепенцев. Одна мысль об этом заставляла биться сердце Диого сильнее. Он был до того рад, что, нарушив обыкновенно трезвый образ жизни, пил вместе с остальными, принимая участие в безумной оргии.

Отдохнув четверть часа, неизвестный решительно поднялся, проверил, прочно ли укреплена пирога, взял свернутую на корме веревку, перекинул ее себе через плечо и ухватился покрепче за якорную цепь.

Храбрец медленно полез вверх, словно не замечая, что кожа на ладонях уже наполовину содрана. Вот уже добрался до клюза [173] Клюз — отверстие в палубе и надводной части борта судна для пропуска якорной цепи или троса. , на мгновение завис на руках. Потом начал быстро раскачиваться, ловким мощным рывком, разжав пальцы левой руки, прицепился к ближайшему портику [174] Портик — проем в бортовом ограждении корабля. , зиявшему черным пятном на гладкой поверхности судна, перехватил другую руку и нырнул в распахнутое отверстие.

На палубе шумная отвратительная оргия в самом разгаре. А в чреве парохода тихо и мрачно, как в могиле.

Ночной посетитель, видимо, хорошо знакомый с расположением кают на пароходе, быстро и беззвучно нашел ту, которую когда-то занимали пассажиры.

Подойдя к лестнице, ведущей в этот зловонный закуток, он смутно различил при тусклом свете висевшего в каюте фонаря фигуру человека с копьем.

— Эй ты, что нужно? — внезапно обратился к нему страж.

— Я пришел заменить тебя… Приказ вождя! Иди, выпей, заслужил.

— Пароль говори.

— А, точно. Иди, на ухо скажу.

Тот проворно подбежал, радуясь скорому избавлению от скучной обязанности, и тут же со сдавленным хрипом тяжело повалился на землю.

— Пароль тебе нужен? Десять пальцев на горле, поворот на сто восемьдесят градусов и обморок — вот тебе и ключ, и пароль.

Незнакомец вошел в «салон».

На полу валялись пятеро мужчин, так крепко связанных, что едва могли дышать.

— Дьявол! Вовремя я, однако, — тихо проговорил ночной посетитель.

И, слегка повысив голос, продолжил:

— Ну, что такое? Все как воды в рот набрали! Друзей не узнаем, что ли?

Свет фонаря упал на лицо говорившего, и слабый голос прошептал с изумлением и восторгом:

— Маркиз! Это вы, дружище!

— Собственной персоной, господин Шарль. Я к вашим услугам. Как вам это нравится?

— Маркиз! Да это Маркиз, — не менее взволнованно принялись повторять Раймон, Фриц и Винкельман.

— Да, черт возьми! Это я, Пьер Леблан. Только тише! За дело.

Не теряя больше ни секунды, гасконец перерезал путы пленников, вернулся к охраннику, сунул ему в рот кляп.

— Господин Шарль, вы не ранены? — спросил Маркиз.

— Нет, — ответил молодой человек.

— Хорошо, обвяжитесь под мышками этой веревкой и скорее к бортовому отверстию. Я спущу вас… Потом доберетесь вплавь до пироги, которая привязана к якорной цепи, приведете ее сюда, под портик, и будете ждать.

— Ладно, — коротко ответил охотник за каучуком и обнял отважного артиста.

Потом он сел на край бортового отверстия, свесил ноги и стал спускаться, а Маркиз потихоньку отпускал веревку.

Прошло минуты две, прежде чем едва различимое шуршание дало знать храброму спасителю, что лодка внизу.

Для верности Шарль легонько дернул за веревку.

— Твоя очередь, толстячок, — сказал Маркиз Раймону, которому рана причиняла сильные страдания. — Вот дьявол! Пройдешь ты, интересно, в проклятый иллюминатор? Какого черта отращивать такое пузо, когда собрался на поиски приключений!.. Уф! Кажется, выбрался, хоть и с трудом.

Следующим был Винкельман, за ним Табира, Фриц…

— Давай, Фриц, дружище.

— А как же ты сам?

— Давай, давай! Как только спустишься, я привяжу другой конец веревки к древку копья, которое укреплено в отверстии. Кстати, скажи всем, что я чуть-чуть задержусь. Хочу сделать сюрприз вам и тем, кто так от души веселятся на палубе.

— Будь осторожен.

— Не волнуйся!

Едва Фриц исчез за бортом, Маркиз привязал, как и говорил, веревку к копью, отцепил горящий фонарь, завернул его в свою рубаху и стал спускаться по лестнице в трюм.

Как и повсюду внутри корабля, здесь не оказалось ни души.

— Стой-ка, — сказал он самому себе, — пороховые бочки должны быть где-то здесь. Вот это дело! А тут что такое?.. Водка! Да, есть что выпить дикарям, если, конечно, времени хватит… Ага, отлично.

В стороне стояли четыре тщательно обвязанных канатами бочонка, каждый литров на шестьдесят.

Маркиз выбрал один, выдернул мачете затычку и просунул в отверстие два пальца. Внутри оказалась зернистая, рассыпчатая, изумительно сухая субстанция.

— Точно, порох, — проговорил актер, затем вынул из фонаря свечу — капитан Амброзио, любитель комфорта, предпочитал свечи прочим средствам освещения, — осмотрел ее и добавил: — Минут на тридцать хватит.

С безрассудной отвагой, не моргнув глазом, Маркиз, не колеблясь ни секунды, воткнул горящую свечу прямо в порох.

Он уже двинулся в обратный путь, осторожно, стараясь ни на что не натолкнуться в темноте, но вдруг вернулся к бочонку.

— Полчаса — это слишком много.

И, по-прежнему неторопливо, вдавил свечу до половины в сыпучую смерть, пламя теперь едва не лизало порох.

— На этот раз шутки в сторону!.. Поторапливайся, Маркиз! Надо удирать, а то жарко будет.