Вильялмур Стефанссон - Гостеприимная Арктика

Я прочел в дневнике Мак-Коннелля, копию которого он мне любезно предоставил в конце нашего путешествия, что на пути к берегу их группе пришлось испытать большие затруднения: часто встречались полыньи, а также торосы, через которые приходилось прокладывать себе дорогу кирками; был день, когда группа Мак-Коннелля смогла пройти всего несколько сот метров. Однажды, не имея ружей, путешественники были несколько напуганы тремя белыми медведями, которые приблизились к их лагерю, но милостиво дали себя отогнать. После девяти переходов 16 апреля они достигли берега. Здесь им рассказали, что прибрежное население — китобои, охотники и эскимосы — считало нашу партию погибшей после бури, которая унесла нас от берегового льда.

С тех пор мы исходили вдоль и поперек лед на севере Аляски, и теперь самим эскимосам, по их же словам, кажется смешным, что в 1914 г. у них были такие преувеличенные представления об опасностях путешествия по льду. Особенно вспоминается мне один, имевший место в 1914 г., как раз перед тем, как мы оставили берег Аляски, разговор с капитаном Моггом, характерный для весьма распространенного тогда взгляда. Капитан Могг, китобой с двадцатилетним опытом, рассказал мне, что однажды, в конце декабря, находясь на о. Гершеля, он поднялся на возвышенность в 150 м и, посмотрев на север, не увидел там ни малейшего признака чистой воды и вообще ничего, кроме плотного и неподвижного морского льда. На следующий день, когда погода, после краткой бури, прояснилась, капитан снова поднялся на ту же возвышенность и увидел полосу льда около мили шириною, по-прежнему примыкающую к берегу, а за нею открытый океан; пак был угнан бурей. После этого драматического рассказа капитан Могг обратился ко мне: «Если бы вас со всей вашей ученостью унесло на этой льдине, когда разразилась эта буря, где бы вы, чорт возьми, были сейчас?» Очевидно, капитан Могг полагал, что я был бы на дне морском. Ему не приходило в голову, что льдина может быть довольно устойчивым мореходным суденышком и что когда плывешь на большой льдине, так же мало чувствуешь ее движение, как человек, мирно спящий на берегу, не чувствует вращения земли вокруг своей оси.

Вспомогательная партия повернула к берегу у самой северной точки, до которой когда-либо дошел корабль в этой области в летнюю пору. Зимою ни одно человеческое существо, какой бы то ни было расы, не заходило так далеко от берега Аляски на этой долготе. Мы остались втроем на грани неведомого. До этих пор мы были в таком же положении, в каком уже бывали люди до нас. Нансен и Иогансен были только вдвоем, но они действовали по уже испытанному ранее методу. Они везли с собой такое количество продовольствия, которого им должно было хватить вплоть до самой земли, и предполагали жить охотой лишь в конце путешествия. Наш метод никогда не был испытан, и мало кто, кроме нас самих, в него верил. Мои спутники спокойно делали свое дело, но я знал, что они чувствовали не меньше меня драматизм нашего положения. Найдем ли мы обилие зверей в «безжизненном» Полярном море? От ответа на этот вопрос зависели не только наша жизнь и наш успех, но и признание миром нашего метода.

Со времени Магеллана, когда его современники могли еще спорить, о том, является ли земля плоскостью или шаром, не вставало более важной географической проблемы, чем та, которую нам предстояло решить: является ли Арктика пустыней, по своей природе враждебной жизни, или она враждебна только такой жизни, какою живут на юге, и людям, живущим по-южному, но гостеприимна к человеку и животному, желающим примениться к условиям севера. В этом споре мы стояли на стороне меньшинства, и ставкой были наши жизни. Впрочем, мы не считали, что наши жизни подвергаются серьезной опасности, и поэтому наше решение не было таким героическим, как это кажется с первого взгляда. Хотя против Колумба были и общественное мнение и власти, вряд ли он не спал ночей от страха, что его корабль в одну прекрасную ночь свалится с западного края плоской земли.

В отличие от обычных рассказов о полярных путешествиях мы до сих пор мало сказали о нашем снаряжении. Это обусловливается разницей самих методов. Другие арктические исследователи рассчитывали исключительно или преимущественно на то, что они могли взять с собою, мы же рассчитывали только на ресурсы страны, которую нам предстояло пройти. Нам не стоит говорить о том, что мы взяли с собою, поскольку часть снаряжения мы потеряли в самом начале, часть должны были выбросить и часть отослали назад.

После ухода вспомогательной группы у нас оставалось на случай необходимости снаряжение на полтора года. В начале путешествия всегда рассчитываешь, что, кроме ближайшего лета, для которого снаряжение предназначено, может быть, придется провести и предстоящую зиму в какой-нибудь необитаемой области; это снаряжение будет необходимо, чтобы дойти до какого-либо обитаемого пункта следующею весной.

Последняя группа, которой предстояло идти на север для научных изысканий, для открытия новых земель, если только они там существуют, и чтобы проверить на практике новую теорию полярных исследований, состояла из Стуркера Стуркерсона, Уле Андреасена и меня.

В окончательном виде наше снаряжение состояло из шести собак, самых сильных, каких мы только могли достать (из них четыре были лучшие из всех виденных мною) и из груза в 560 кг на санях весом в 95 кг; таким образом каждая собака тащила 108 кг. В моем дневнике от 7 апреля имеется запись, что у нас был запас на 30 дней для людей и на 40 дней для собак. Впрочем, продовольствие являлось наименее важной частью нашего груза, так как по нашей теории всего важнее оружие, боевые и охотничьи припасы, научные приборы, дневники, запасная одежда, фотографические, постельные и кухонные принадлежности. Запасшись ими, мы берем столько продовольствия и горючего, сколько можно взять, не перегружая саней. Везти горючее важнее, чем везти продовольствие. Керосин в самой простой плитке горит лучше и быстрее, чем тюлений жир при всех испробованных нами способах, тогда как наш обиход очень мало зависит от того, едим ли мы самые изысканные блюда или простое тюленье мясо. Но с уходом Уилкинса мы лишились половины нашего запаса горючего, и оставшийся керосин должен был истощиться раньше, чем продовольствие.

В качестве охотничьего снаряжения у нас были карабин Джиббс-Манлихер-Шенауэр с 170 патронами и винчестер с 160 патронами.

Из научных приборов мы везли с собой два секстана с необходимыми таблицами для вычисления широты и долготы, два термометра, анероид, несколько призматических буссолей, лот с несколькими грузилами и около 3 000 м линя. Время для определения долготы наблюдалось по обыкновенным часам и по астрономическим часам Уолтхема. Циферблат этих последних был разделен на 24 часа, вместо 12, что было для нас большим удобством, почти необходимостью, потому что летом, когда солнце не заходит и когда временами в течение многих дней стоит густой туман, по обыкновенным часам трудно ориентироваться, показывают ли они 12 часов дня или ночи. Это может показаться невероятным, но с нами это не раз случалось после утомительного 15–20-часового перехода, когда из-за пурги приходилось на некоторое время расположиться лагерем и можно было спать, сколько вздумается. Отсутствие смены дня и ночи совершенно выбивает из колеи. Можно, не испытывая большого неудобства, бодрствовать 20 или 30 часов, а затем спать 15–18 часов подряд. Мы спорили иногда о том, завтракаем ли мы утром или вечером. Но никогда не случалось, чтобы мы проспали больше 24 часов по Уолтхему и не разобрались в указываемом им времени.