Вильялмур Стефанссон - Гостеприимная Арктика

Насколько лед передвинулся за ночь, видно было хотя бы по тому, что следы медведя, которые мы видели в одной миле от нашего лагеря, теперь оказались всего в 300 м от нас.

Одним из последствий бури 9 апреля было то, что сравнительно гладкий лед превратился в хаотическое нагромождение торосов. Зато снег, падавший в течение нескольких дней мягкими и густыми хлопьями, за время бури настолько уплотнился, что наши ноги почти не оставляли на нем следов. Это несколько уменьшало трудности пути по острым льдинам. Но истинное блаженство доставили нам наступившие холода с легким северо-западным ветром и очистившийся воздух; этот период длился целых 2 недели. Вместо 10–12° установился благоприятный для нас мороз в 25–35°.

Буря, естественно, вызвала подвижку льда в течение 1–2 дней, но наступивший после бури мороз сковал ледяные поля, так что в этот день мы сделали 13 миль, а в каждый следующий проходили еще больше; мороз все держался, а лед, по мере нашего удаления от берега, становился все глаже; отойдя на 100 миль от берега, мы могли уже проходить по 20–25 миль в день. 13 и 14 апреля мы шли по огромным полям блестящего льда, несомненно, образовавшегося в текущем году. Так как молодой соленый лед никогда не бывает блестящим, очевидно, эти поля образовались в пресной воде устья р. Маккензи и, отломившись, были отнесены дрейфом на 100 миль к западу.

Хотя лед был достаточно плотен, мы все же через каждые 10–15 миль натыкались на различной ширины полыньи, направленные на восток и на запад; иногда нам попадалась полынья в полмили шириной, но, идя вдоль нее в ту или другую сторону, мы обычно доходили до такого места, где выступ нашего поля соприкасался с таким же выступом соседнего, так что мы могли перешагнуть на него. Во многих полыньях мы производили измерения глубины, но при том количестве линя, которым мы располагали, лот ни разу не достиг дна, так что мы можем, только сказать, что глубина была больше 1 386 м. Когда мы покидали берег, у нас было больше линя, но мы частью порвали, частью потеряли его при различных промерах.

Найдем ли мы тюленей в глубоких водах вдали от берега — вот вопрос, который постоянно вставал перед нами в Аляске, причем не только все полярные авторитеты, но и большинство китобоев и прибрежных эскимосов решали его отрицательно.

Мы, конечно, тщательно выискивали следы тюленей. Здесь нам пригодился наш долголетний охотничий опыт. He-охотник будет бродить по лесу, не замечая следов оленя, но эти следы будут явственно видны охотнику, хорошо изучившему лес и нравы животных. Точно так же человек, лишь тогда узнающий о присутствии тюленя, когда тот высунет голову из воды, может долго ходить по полярному льду и остаться при своем первоначальном убеждении, что там нет животных, пригодных в пищу.

Тюленей находят почти исключительно под однолетним льдом. Этот лед большей частью нагроможден торосами, где тюлень жить не может; но кое-где попадаются ровные места, частью покрытые снегом, а частью — там, где снег смело ветром, — с открытой поверхностью. Если внимательно осматривать каждый шаг проходимого пути, можно заметить то тут, то там трещины на льду, если, конечно, тюлени вообще водятся в этой местности. Предположим, например, что прошлой осенью, когда молодой лед только формировался и еще представлял собою «ледяную кашу», какой-нибудь тюлень высунул голову, чтобы дышать; при этом он не только проломал лунку в 15–25 см диаметром, но сделал это так стремительно, что разбросал кругом обломки льда. Очертания такой лунки видны много месяцев спустя, но еще заметнее мелкие куски льда вокруг нее.

У нас в санях еще оставалось достаточно продовольствия, и мы стремились продвигаться как можно быстрее. У нас не было времени останавливаться у полыней в поисках тюленей, а когда мы все же почему-либо останавливались, мы их ни разу не видели. Но почти ежедневно нам попадались трещины на льду, указывавшие на то, что тюлени были здесь в сентябре, или октябре, а если они были здесь в сентябре, то можно быть уверенным, что они снова появятся в апреле. Итак, мы шли вперед с непоколебимой верой в нашу теорию, неопровержимая логика которой была мне ясна с самого начала.

15 апреля 1914 г. я впервые построил сам снежную хижину, хотя уже в 1907 г. я печатал статьи о том, как именно их следует строить. Во время экспедиции 1906–1907 гг. я в первый раз имел случай наблюдать постройку снежной хижины эскимосами. Это показалось мне очень простым делом, хотя в обширной полярной литературе постройка снежных хижин изображается как нечто непостижимое для белых, доступное только национальному таланту эскимосов.

В эту нашу экспедицию мы до апреля не строили снежных хижин, потому что весьма некстати для нас стояла теплая погода; когда же наступили морозы, мы торопились идти вперед, используя каждый момент, а раскинуть палатку отнимает, конечно, меньше времени, чем построить снежную хижину, особенно когда это делают неопытные люди. Но вечером 14 апреля у меня сделался легкий приступ снежной слепоты, а ночью перед нами предупредительно раскрылась полынья, что дало нам лишний повод для остановки. Таким образом, представилась долгожданная возможность применить на практике мои теоретические познания о постройке снежных хижин, и мы в течение 3 часов соорудили хижину, имевшую внутренний диаметр в 3 м при высоте в 2 м. Она была построена не хуже тех сотен хижин, которые мне пришлось сооружать впоследствии, с той только разницей, что после некоторой практики мы втроем сооружали такую хижину за 45 минут.

Прежде чем приступить к постройке хижины, мы разыскивали достаточно глубокий и плотный снежный сугроб. Предварительная проверка его плотности заключалась в том, что, когда мы по нему ходили в наших мягких оленьих сапогах, ноги не должны были проваливаться, а оставлять на снегу лишь слабый отпечаток; для более основательной проверки мы протыкали снег тонким прутом.

Найдя подходящий сугроб, мы вырезали из него нашими 40-сантиметровыми «мясницкими ножами» или 50-сантиметровыми тесаками четырехгранные глыбы толщиной около 10 см, шириной в 40–50 см и длиной в 50–90 см. В зависимости от их размеров и от плотности снега, эти глыбы весят от 22 до 44 кг и должны быть достаточно прочными, чтобы выдерживать, во-первых, свой собственный вес во время переноски и укладки на ребро, а во-вторых, если они служат материалом для нижней трети хижины, также и вес поддерживаемых ими верхних глыб, составляющий 120–200 кг.

Рекомендуется строить хижину на ровном сугробе глубиной не менее 1 м, образующем горизонтальную площадку. Первую глыбу укладывают на ребро, но при этом слегка подрезают ножом ее внутреннюю кромку, чтобы глыба наклонилась внутрь; если строится большой снежный дом, угол наклона должен быть очень мал, а для небольшой хижины требуется довольно значительный наклон.