Константин Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики

Налево от жилой палатки высилась аккуратно сложенная пирамида из бочек с бензином и керосином - аварийный склад горючего. Бочки эти уложили на доски. Тут же поблизости лежали мешки с углем и груда леса, предназначенного на дрова.

Под крутым откосом большого тороса, который отстоял на 75 метров от носа корабля, высилась вторая пирамида, сложенная из коробок, наполненных аммоналом. Противоположный скат служил «лыжной станцией»; любители этого вида спорта карабкались на самый верх тороса и оттуда во весь дух катились на лыжах вниз.

Немного ближе к судну, метрах в сорока, стояла палатка, раскинутая над майной, прорубленной для взятия гидрологических станций.

В самом дальнем углу ледяного поля, почти у самой его границы, терялся во мраке маленький снежный домик Виктора Буйницкого - наш «магнитный хутор»: для производства магнитных наблюдений, как известно, необходимо удаляться возможно дальше от корабля, чтобы влияние судового железа не подействовало на показания приборов.

Буйницкому перед началом наблюдений приходилось выкладывать на снег подальше от домика все железные предметы, в том числе и карабин, который он брал на случай встречи с медведем.

Поэтому, как только в районе дрейфа были обнаружены, медвежьи следы, я выделил из числа моряков несколько караульных, и они поочередно дежурили с карабином наготове у домика, пока Буйницкий делал наблюдения.

В 100 метрах от судна мы вморозили в лед столб высотой в 3,5 метра, на вершине которого был укреплен стакан для измерения осадков. Чтобы удобнее было доставать его, к столбу приделали лесенку. Наконец повсюду торчали снегомерные рейки, вехи, отмечавшие места, где был просверлен лед для измерения его толщины, и т. д. Дорожки, протоптанные на снегу, многочисленные лыжни довершали сходство нашего ледяного «двора» с обычным зимовочным пейзажем.

Но стоило отойти метров на пятьдесят подальше, и картина резко менялась: за грядой торосов, окаймлявшей поле, лежала мертвая безвестная пустыня, окутанная мраком и погруженная в безмолвие. Мы остерегались пока что переступать ее рубежи.

Незаметно подошла годовщина дрейфа. Эта дата заслуживает того, чтобы о ней рассказать более подробно.

Как ни был наш коллектив занят текущей будничной работой, подготовку к празднованию годовщины дрейфа мы начали заблаговременно и вели очень обстоятельно. Каждый понимал, что эта дата является каким-то значительным рубежом, днем больших итогов.

Хотелось подсчитать сделанное за год, найти упущенное, спросить самих себя: все ли вы сделали, что могли сделать? Как вы прожили этот год? Что дал он вам? Выросли ли вы хоть немного, или остались такими же, как были?

Весь коллектив спешил перед годовщиной дрейфа сделать еще больше, чем было сделано до этого.

Я, Буйницкий и Андрей Георгиевич углубились в подсчеты. Мы решили подвести некоторые, хотя бы самые общие, итоги за год. Получались довольно внушительные цифры. С того времени, как «Седов» совместно с «Садко» и «Малыгиным» вступил в неизведанный район, обозначавшийся на картах Арктики белым пятном, наш коллектив успел провести сотни ценных наблюдений.

Во-первых, с помощью 107 астрономических определений удалось точно нанести на карту линию самого дрейфа. За этот год мы продвинулись к северу более чем на 1000 километров. Если же учитывать все сложные изгибы и петли, которые корабль проделал вместе с дрейфующими льдами, то общая длина пройденного пути достигала 3000 километров. Начиная с апреля, «Седов» дрейфовал за 80-й параллелью, постепенно продвигаясь все дальше на северо-запад. К годовщине дрейфа он достиг 84°18',5 северной широты и 133°58' восточной долготы.

Во-вторых, участниками дрейфующей зимовки за этот год было проведено примерно около 100 измерений глубин до 3000 метров, 8 измерений глубин свыше 3000 метров, 31 магнитное наблюдение, сняты 34 гравиметрические записи, проведено 365 дневных наблюдений за жизнью и состоянием льда, свыше 1 000 метеорологических наблюдений. Кроме того, каждые десять дней определялась толщина льда, проводились регулярные наблюдения над поведением магнитного компаса и гидрологические работы. Часть этих исследований была проведена на «Садко», теперь же весь комплекс научных работ перешел к седовцам.

Год назад нас было двести семнадцать; теперь из этой армии зимовщиков осталось всего девять человек. Зато прибыло прекрасное пополнение - шестеро моряков «Ермака», добровольно разделивших с нами трудности дрейфа и на деле показавших выдержку и умение бороться с трудностями. Лучшей проверкой спаянности и сплоченности обновленного коллектива был памятный аврал 26-28 сентября, когда мы стояли на грани тяжелой катастрофы. Теперь, готовясь к празднованию годовщины дрейфа, мы с удовлетворением отмечали, что все пятнадцать, членов экипажа блестяще выдержали эту проверку: ни у кого не сдали нервы. Выдержка, хладнокровие и самоотверженная работа всего коллектива дали прекрасные результаты: судно удалось отстоять.

Незадолго перед годовщиной дрейфа я прочел книгу Бэрда «Снова в Антарктике». Многое меня изумило в этой книге: насколько разобщены и узко-эгоистичны были участники экспедиции. В книге так характеризуется душевное состояние зимовщиков:

«Стужа, казалось, способствовала окаменелости духа...

Сонный и продрогший дежурный по кухне, приступая к исполнению своих обязанностей, находил печку погасшем, снеготаялку замерзшей, котел для воды пустым и полки, уставленные до потолка грязной посудой, беспечно оставленной полунощными едоками. Начиная с заместителя начальника, мы все поочередно дежурили, поэтому каждое утро из кухни раздавались свежие выкрики возмущения и гнева, не дававшие, увы, никаких положительных результатов, ибо, как и следовало ожидать, все оставалось по-старому. Хотя благодаря радио мы и находились в курсе всех мировых событий, ничто как будто не производило на нас особенно сильного впечатления. Обычно все, что выходило за пределы наших личных интересов, нас мало трогало, и не казалось нам особенно существенным.

Однажды в кухне начался пожар. Дежурные Раусон и Пейн продолжали невозмутимо мыть посуду, не выказывая ни малейшего интереса к усилиям повара затушить огонь, хотя они сами уже наполовину задохнулись в дыму. Носясь по комнате и совершенно безуспешно действуя огнетушителем, Карбонэ в большом волнении набросился на дежурных и осведомился, собираются ли они, черт побери, что-нибудь предпринять.

- Это не наше дело, - хладнокровно промолвил Раусон.

- Что не ваше дело? - вскричал повар.

- Тушить пожары, - объяснил Раусон.

- Разумеется, - подтвердил Пейн, - дежурные по кухне обязаны лишь мыть посуду и накрывать на стол. Все остальное должен делать повар. Приказ номер пять, параграф первый...»