Михаил Озеров - От Гринвича до экватора

Ее смерть стала для императора страшным ударом. За несколько часов черные волосы Шах-Джахана поседели. «В память о нашей любви я построю для Мумтаз небывалый в истории мавзолей», — рыдая, промолвил он.

Кое-кто, правда, уверяет: Тадж-Махал отнюдь не символ необыкновенной страсти, вовсе не ради супруги соорудил его император, он хотел увековечить свое имя и заодно иметь для себя мавзолей, потому там и стоят оба гроба. Но большинство хочет верить — и верит! — что «восьмое чудо света» создано самым большим чудом света — настоящей любовью.

Известны и прозаические подробности — здание возводилось двадцать два года. Из разных краев — Цейлона и Турции, Аравии и Египта, Китая и даже с Урала — везли сюда мрамор, белый и желтый песчаник, агаты, сапфиры, яшму…

Все измерено: высота самого Тадж-Махала — 82 метра, высота беломраморного купола — 27 метров, площадь мраморной террасы, под которой покоится прах королевской четы, сто пять квадратных метров…

Все подсчитано: строительство обошлось в 750 миллионов рупий…

Все, наконец, описано: общий вид — при солнечном свете и при лунном, издали и вблизи, а также пропорции, конструктивная идея. И то, как звучит здесь музыка. Вот свидетельство одного из слушателей: «Существовала ли когда-нибудь музыка, подобная этой? Она пронизывает весь воздух вокруг. Омывает своими струями отполированный мрамор. Сгущается в прозрачные тени и растворяется в мягком свечении купола. Она поднимается, опадает, дразнит, исчезает. Именно из такой материи состоят самые светлые мечтания. Это меланхолическое эхо прошлого, это звенящий, орфический зов будущего».

А вот другое высказывание — английского историка Б. Тейлера: «Произведение совершенной красоты и полнейшей законченности линий, Тадж-Махал похож на творение гения, которому неведомы слабости и пороки, присущие человечеству».

Известны и трагедии, которые происходили здесь. Юноши, страдая от безответной любви, бросались с вершины мавзолея, — они верили, что, покончив с собою в «храме любви», хотя бы на том свете добьются благосклонности своей девушки. Потому теперь вход на крышу заперт.

Но отчего забываешь обо всем этом, о музыке, даже о легенде, когда, пройдя под сводами арки, выходишь на кипарисовую аллею, у дальнего конца которой вырастает Тадж-Махал?

С метрами и килограммами понятно: при первом же взгляде на храм любви утрачиваешь всякое представление о размерах и весе. Тадж-Махал словно соткан из мельчайших частиц воздуха, растворен в природе, он — такая же ее естественная часть, как деревья, трава, река, на берегу которой стоит мавзолей — ныне обмелевшая, а когда-то глубокая и полноводная.

Тадж-Махал называют сооружением величественным, грандиозным, торжественным. Все так. И не так. Величествен Кельнский собор. Грандиозен собор в Реймсе: могучие формы порталов, крутые фронтоны, обилие скульптур. Торжествен собор святого Павла в Лондоне.

В тех зданиях испытываешь благоговение и восхищение человеческим гением. Но ощущаешь и собственную малость: господствует некая общая идея, обращенная не к отдельной личности — ко всем. Неудивительно — перед нами памятники позднего средневековья, поры становления государств и общенационального сознания.

Не то Тадж-Махал. Здесь возникает тесный контакт с отлитой в камне музыкой. Совершенно не замечаешь толпящихся вокруг людей, не слышишь гула голосов. Порталы Реймского собора кажутся гигантскими воронками, засасывающими тебя вместе с другими внутрь. А здесь наоборот: Тадж-Махал входит в тебя, становится тобой. Тут восхищения и гордости не ощущаешь: не станешь же восхищаться и гордиться самим собою!

Теперь, кажется, понятно, почему забываешь прекрасную историю, которая так захватывала прежде: она произошла с другими. И испытываемое сейчас чувство просто невозможно ни с кем разделить.

Идея личного — от тебя ко мне — общения прослеживается во всем искусстве Индии.

Когда выступает хореографический ансамбль Удая Шанкара, чувствуешь то же, что возле Тадж-Махала. Опять не восхищение. Да, пластика, грация, смены ритма — все прекрасно. Но главное: артисты обращаются к тебе, только к тебе и ни к кому другому. Идет неслышный диалог двоих: артиста и зрителя. Поэтому ансамблю не особенно нужны сцена, декорации, он часто дает представления прямо на улицах…

Индия поражает и впечатляет очень многим. В том числе масштабами, грандиозностью: семьсот миллионов человек живут в трех тысячах городов и шестистах тысячах деревень, говорят на 187 языках, исповедуют с десяток религий. В промышленном отношении она тоже «солидная» держава. В нашей гостинице работали индийские полупроводниковые телевизоры и индийские кондиционеры. В недавнем прошлом отсталая британская колония теперь экспортирует сталь и запускает искусственные спутники Земли, производит сложнейшие станки и расщепляет атом.

Правда, проблем еще предостаточно. В городах постоянно приходится отбиваться от нищих. Они тянут к тебе руки, просяще заглядывают в глаза, останавливают. О них писали сотни раз. Писали и у нас, и на Западе. Но там забывали о главном — о причине нищеты. А она очевидна — англичане буквально терзали страну. Простое сравнение: в Калькутте «благодетели» находились все два столетия своего владычества, и нет в Индии края беднее, а на севере, где они пробыли восемьдесят лет, народ живет куда лучше.

Тем не менее мимо этого прошли и Киплинг, и Эдвард Морган Форстер, чье творчество многими нитями связано с Индией, и даже Марк Твен, который уже зрелым, всемирно известным писателем отправился в кругосветное путешествие, а затем выпустил книгу «По экватору».

С этой книгой я не расставался. Большинство высказываний автора казались мне очень точными. Например, описание индийского вокзала: «Пестрая людская толпа лилась поток за потоком, в разные стороны, — люди толкались, спешили, опаздывали, волновались, бросались к длинным поездам и втискивались в них со своими тюками и свертками, потом исчезали, и тут же подступала новая людская волна, новый поток. И среди всей этой сумятицы и толчеи, как будто не обращая на это ни малейшего внимания, то тут, то там на голом каменном полу группами сидели индийцы: молодые стройные смуглые женщины, седые морщинистые старухи, нежнотелые коричневые ребятишки, старики, юноши, подростки, — все бедный люд, но на всех женщинах здесь, от девочек до старух, дешевые яркие украшения: кольца в носу, кольца на щиколотках и пальцах ног, браслеты на руках; украшения эти, несомненно, составляли все их богатство. Люди эти молча сидели на полу, окруженные жалкими свертками и всяким домашним скарбом, и терпеливо ждали — чего? Поезда, который должен отойти в какое-то время днем или ночью!»