Михаил Озеров - От Гринвича до экватора

С одной стороны, мы, члены делегации Союза писателей СССР, без сомнения были на Востоке. Для меня он в тот момент означал прежде всего Шри Ланку. Я буквально влюбился в нее и, уехав, написал книгу, которая заканчивалась так:

«Перевернута последняя страница дневника, вновь перечитаны заключительные строки о Коломбо. Пора прощаться с островом сокровищ… А жаль! Тысячу раз были правы те, кто, побывав в этой тропической стране, рассказывали потом, что их непреодолимо тянет вернуться сюда, хоть краешком глаза взглянуть на «Прекрасную землю». Увижу ли я еще тебя, Цейлон?»

Увидел. Правда, издалека: я стоял на берегу океана, а друзья-индийцы показывали:

— Вон там твоя Шри Ланка!

Я смотрел, смотрел во все глаза, но ничего не мог разглядеть, кроме бесконечной водной глади. Где-то нашли подзорную трубу, стали с ее помощью разыскивать остров. И — по крайней мере тогда так показалось — разыскали! Однако позже стали сомневаться: не переоценили ли свои способности, ведь через Полкский пролив нас отделяло от Шри-Ланки почти сорок километров.

Однако так или иначе, но я оказался поблизости от «моего» острова, и, что еще существенней, снова как бы окунулся в ланкийскую атмосферу.

С давних пор обе страны тесно связаны друг с другом. В древнеиндийском эпосе «Рамаяна» многие события из жизни бога Рамы происходят на Цейлоне. Большой сосед всегда влиял на малого: на его религию, философию, обычаи, хозяйство, литературу, архитектуру…

И там и тут существуют кастовые барьеры, хотя в Шри Ланке их легче преодолеть, чем в Индии. И там и тут женщины носят сари, удивительную одежду, которая превращает их в богинь. Ткань, обвиваясь вокруг тела метровыми кусками, подчеркивает все красивое, убирает лишнее. Заурядная в европейской одежде женщина выглядит кинозвездой, когда надевает сари.

И в Индии, и в Шри Ланке национальное блюдо — карри. Это мясо, рыба, овощи, креветки, приготовленные с острыми приправами. По сравнению с карри даже грузинские блюда кажутся пресными. Вместо хлеба к карри подают в Индии нан, схожий с закавказским лавашем, а в Шри Ланке — пападам, тонкие лепешки из рисовой муки, поджаренные в кипящем масле, вроде хрустящего картофеля.

В обеих странах один из столпов экономики и главных источников государственного дохода — чай. Какой чай лучше: индийский или цейлонский? Лично мне больше нравится второй, однако многие специалисты предпочитают индийский. Соседи сражаются и за пальму первенства в экспорте чая.

Животный мир Индии похож на ланкийский. Повсюду — в парках, возле храмов — бродят обезьяны. Они не боятся человека, подходят к нему, позируют для фотографий, едят с рук орехи. Однако бывает, что встреча людей с их доисторическим предком кончается плачевно. Туристы из нашей страны гуляли возле развалин Туглакабадской крепости, сооруженной шестьсот лет назад в окрестностях Дели. К ним приблизилась обезьянка и протянула лапу. Одна из женщин дала ей орешки. Та съела, а потом вцепилась зубами в руку, угощавшую ее. Пришлось сделать женщине двадцать уколов: вдруг обезьяна бешеная?

В Дели и Бомбее, Мадрасе и Хайдарабаде висят объявления: «Вступайте в Общество львов». Что за странное общество? По защите царя зверей. К началу XX века львов осталось в Индии меньше пятидесяти, но сейчас, благодаря энергичным мерам правительства и Общества, их уже за триста.

В Индии не забывают о мудром указе царя Ашока, две с лишним тысячи лет назад взявшего под свое покровительство диких зверей и птиц.

Заботятся и об охране слонов. На каждого из трех тысяч великанов заведена «карточка», в которой указаны возраст и размеры, зафиксированы отпечатки ног.

Выживет ли слон при столкновении с цивилизацией? Это не абстрактный вопрос. На месте джунглей появляются все новые города, заводы, фабрики. А слон ведет бродячий образ жизни, ему нужны большие лесные пространства. Где выход? И лес стали вырубать так, чтобы между отдельными массивами сохранились полосы джунглей — коридоры, по которым животное может беспрепятственно переходить из одного леса в другой.

Четвероногих используют на строительных работах, при очистке леса, как средство передвижения.

Остальной «транспорт» в республике примерно такой, как повсюду на Востоке. И таксисты такие же бесшабашные. Призывать шофера к осторожности бессмысленно, он будет качать головой (это означает согласие) и гнать машину с прежней скоростью.

Скорее всего, он и не поймет вашу просьбу — большинство таксистов плохо знает английский. В Шри Ланке я выучил несколько слов по-тамильски, и они пригодились — на этом языке в Индии говорят десятки миллионов.

А на базаре в Калькутте объясняются чаще всего на языке жестов.

Машина подъезжает к огромному зданию, и навстречу бегут индийцы с соломенными корзинами. Каждый отталкивает других, стараясь первым открыть дверцы автомобиля и кричит: «Бабу!» Напрасно «бабу» (мистер) уверяет, что ему не нужна помощь, что он хорошо знает рынок, — от добровольных гидов не отделаться. Так и идешь по базару в сопровождении босоногого эскорта и под аккомпанемент советов и предложений: здесь вы можете купить это, тут — то. Когда выбираешь товар, число рекомендаций удесятеряется, шум и крики вокруг становятся особенно громкими. Провожатые не отступают до последнего: «бабу» уже садится в автомобиль, а они продолжают уговаривать.

Правда, к помощи гидов обращаются нередко: на базаре столько магазинов, лавочек, ларьков, что самим жителям Калькутты на нем легко заблудиться. Провожатый же отведет к нужному продавцу, проследит, чтобы тот не особенно обманывал, скажем, не подсунул стекло вместо бриллианта, будет торговаться (это совершенно необходимо), отнесет покупки в автомобиль. И за всю работу попросит пару рупий.

Калькуттский базар — настоящий Восток.

Тадж-Махал — тоже, конечно, Восток, но это, как говорится, особый случай.

Смотришь на Тадж-Махал — и не можешь отвести взгляда. И с места двинуться не можешь: настолько зачарован. Огромный белоснежный дворец 6удто парит в воздухе. По краям его — стройные минареты. За постаментом, словно крылья, вздымаются две мечети.

А ведь все вроде бы известно.

Три с половиной века рассказывают историю необыкновенной любви императора Шах-Джахана и красавицы Мумтаз. Шах-Джахан женился в 1612 году и с тех пор ни на час не расставался со своей супругой. Мумтаз делила с ним и роскошь дворцовых покоев, и суровый быт военных походов. Французский врач, философ и путешественник Франсуа Бернье, живший в те годы в Индии, сообщал в своих записках, что император «не обращал внимания на других женщин». А Шах-Джахан, как любой мусульманский правитель, имел гарем.

Мумтаз была мудра и великодушна, любящая жена и заботливая мать. Она родила тринадцать детей. А когда ждала четырнадцатого, умерла.