Михаил Озеров - От Гринвича до экватора

— У нас дун тиэ и того нет, — продолжает извиняться Ронай.

В таких хижинах — пайотт — живут кампучийские крестьяне

В немногих семьях на столе стоял дун тиэ — новогодний пирог из риса и кокосового ореха, обернутый в листья банановой пальмы, — риса не хватало. Но если бы только от этой традиции пришлось отказаться!

В Новый год, гласит поверье, надо прекратить ссоры, забыть о насилии, даже животных запрещено убивать. Тем не менее остатки банд Пол Пота устроили в праздник резню неподалеку от кампучийско-таиландской границы: в двух деревнях не уцелел ни один житель.

В эти дни никто ничего не покупал и не продавал. Да и как купишь, если деньги упразднены?! И вообще, что можно купить в опустошенной, разграбленной стране?

И все же кхмеры встретили Новый год в радостном, приподнятом настроении — ведь окончилось их почти четырехлетнее «хождение по мукам». Француз Франсуа Поншо, долго живший в Пномпене, после прихода к власти Пол Пота выпустил книгу «Кампучия — нулевой год». Когда я попал к кхмерам, календарь их истории показывал год первый.

В Новый год во всем мире принято дарить подарки. Но какой подарок может сравниться с тем, что получил кампучийский народ — с возвращением свободы, нормальной жизни! В праздник тысячи людей после долгой разлуки снова собрались среди своих близких. Во многих домах зажглись лампочки, пошла вода, появились кастрюли и чашки — даже они пропали после того, как полпотовцы «обобществили утварь».

В этих краях крестьяне на моих глазах возрождали гевею. Ее начали культивировать в Кампучии в 20-е годы, и скоро появились богатейшие плантации. До 1970 года почти сорок процентов дохода от экспорта приходилось на каучук. Но затем «поработала» американская авиация — нанесла по плантациям напалмовые удары. Еще более жестокие удары нанес полпотовский режим: разрушил все фабрики по переработке латекса.

…Вечером вместе с хозяином хижины и его детьми мы отправились встречать Новый год. Куок Ронай надел на руку часы. В семьдесят пятом он зарыл их в землю (полпотовцы запрещали носить часы), а после освобождения выкопал. Неважно, что часы не ходят, Ронай снова чувствует себя не загнанным зверем, а человеком!

В центре деревни собрались все жители, вплоть до стариков и маленьких детей. Кого-то ждали. И вот все обступили парня в белой рубашке с длинными рукавами (как ему не жарко!) и девушку в белой юбке и блузке, их обнимали, хлопали по плечу.

Оказывается, юноша и девушка давно встречались, собирались стать мужем и женой. Но палачи разлучили их. Юношу насильно пытались женить, однако он отказался и, спасаясь от казни, убежал из деревни, больше года скрывался в джунглях.

Когда пришла победа, оба вернулись домой. И в Новый год отпраздновали свадьбу.

Я смотрел на молодоженов, на других жителей деревни, любовался их грациозными движениями, великолепными фигурами (кампучийцы считаются одним из самых красивых народов Азии) и думал: ведь они были приговорены к смерти! Да, их всех, всю нацию приговорили к смерти. Но они не только сбросили оковы — снова возвращаются из дикости и варварства к нормальной жизни.

…Спустя несколько дней Тана предложила:

— Сегодня у нас первый после победы концерт, пойдемте туда?

Над эстрадой — красное полотнище: «Да здравствует социалистическая Кампучия!» Тана знает чуть ли не каждого, и каждый ее знает, машет рукой, что-то весело кричит. А мне в голову приходит еще одно высказывание Андре Миго — врача по специальности, путешественника по призванию. Он в одиночку проехал на велосипеде от Парижа до Калькутты, спустился на лодке по Евфрату, участвовал в экспедиции в Антарктиду. Особенно хорошо Миго изучил Кампучию, где жил много лет. В книге «Кхмеры» он писал: «Все лица — молодые и старые, женщин и мужчин — озарены улыбкой, которая так красит своей мягкостью и нежностью даже самых некрасивых людей».

Они танцуют «Рамвон»

Кэм Тана хороша собой, а когда улыбается, становится еще красивее. На ней новое цветастое платье. Девушка сшила его из материала, выданного революционной властью.

С эстрады звучит музыка. Худой мужчина с подвижным нервным лицом играет на фортепьяно и поет. Иногда он подходит к трубе, иногда к барабану — в общем, представляет собой целый оркестр.

— Мам Бутна Рей — единственный оставшийся в живых музыкант, всех остальных убили. И единственный в Кампучии композитор, — сообщает Тана.

— А чьи песни он исполняет?

— Я забыла сказать: Рей и единственный уцелевший поэт. Он поет собственные песни.

В Кампучии я испытывал одновременно два чувства: боль и радость. Боль за кхмерский народ, на долю которого выпали нечеловеческие страдания. И радость, что эти страдания, невиданный в истории геноцид наконец-то в прошлом. Эти чувства не покидали меня и во время концерта.

Эстрада расположена возле пагоды, которую воздвигли в честь основания города. Если верить легенде, дон Пень, то есть вдова по имени Пень, в конце XIV века построила на берегу реки дом. Однажды она заметила, что по течению плывет дерево. В дупле его были бронзовые фигурки Будды. Тетушка Пень сразу поняла: это предзнаменование свыше. Вместе с соседями она соорудила возле своего дома холм (по-кхмерски — пном) и поставила на вершине алтарь с фигурками Будды. Весть о чуде облетела окрестности, и к дому вдовы потянулись люди. Так шестьсот лет тому назад родился Пномпень, его название переводится «холм вдовы Пень».

Поднимаю глаза: у статуи основательницы города отбита голова. Это постарались полпотовцы. Они же исписали стены пагоды грязными ругательствами. Фрески и статуи Будды разбили, ритуальные палочки, без которых немыслимы религиозные церемонии, сломали.

Эстраду охраняли бойцы — враг мог попытаться сорвать концерт. Один осматривал мужчин, которые приходили сюда, — нет ли у них оружия, а девушка в военной форме — женщин.

— Теперь «Рамвон», — объявил Рей.

В национальном танце, похожем на наш хоровод, закружились все: даже двух-трехлетние ребятишки, даже старик в черном тюрбане — он отбросил в сторону палку, на которую опирался.

Лишь Тана по-прежнему сидела на скамейке. Почему? Она же балерина!

Ее товарищи объяснили почему. Как и других жителей Пномпеня, девушку семнадцатого апреля семьдесят пятого года солдаты вытолкали на улицу и погнали в колонне по дороге. Вещи брать не разрешили, сказали, что отныне они принадлежат государству. Как и другим, ей запретили надеть обувь. Она не поняла причину, поскольку не знала приказ Пол Пота: «Породнить изнеженные ноги горожан с матерью-землей, научить их ходить поступью простого крестьянина». Обувь, домашняя утварь, вообще все личные вещи являлись, по мнению тогдашних главарей Кампучии, «буржуазным пережитком». Девушка знала другое: если она несколько дней будет идти босиком — ей больше не танцевать. А шла их колонна месяц с лишним…