Георгий Холопов - Докер

— И кусманчика не дашь?

— И кусманчика!

Сторожиха бьет железной палкой в медный колокол. Перемена кончилась. Слышен топот ног в коридоре. Все торопливо выбегают из уборной. Остаются только курильщики; давясь дымом, они торопливо докуривают свои папироски над урной. Но вот и курильщики убегают.

Я ударяю по надутым щекам Вовки, и на пол падает непрожеванный кусок телятины. Виктор вырывает из рук Вовки хлеб, а я из карманов — апельсины.

Вовка Золотой плачет. Я говорю, чтобы он замолчал, и бью его кулаком по голове. И он перестает реветь. Оказывается, он трус.

Виктор показывает ему кулак и говорит:

— Смотри, нэпмач! С сегодняшнего дня половина твоего завтрака принадлежит мне и Гарегину. Остальное можешь жрать сам. Поклянись, что ничего не будешь утаивать.

Мы с Виктором делим хлеб с маслом и торопливо, едим.

Вовка Золотой стоит, прислонившись к стене, и не знает, что ответить. Потом, когда Виктор чистит апельсины, он начинает реветь:

— Мои апельсины, я их очень люблю!

— А мы их просто обожаем, — говорит Виктор и бьет его ногой под зад, а немного погодя срывает с его бархатной курточки белый шелковый бант. — Будешь знать, как смеяться над Гарегином! Выдрючиваться перед своей мадемуазель Мадо!

И тогда Вовка Золотой клянется, что половину завтрака он будет отдавать нам, но за исключением рыбьего жира. Он его очень любит! Но на рыбий жир нам как раз наплевать. От одного его вида тошнит.

Виктор протягивает ему две дольки апельсина и говорит:

— Запомни, мы поступаем с тобой по-рыцарски.

И мы направляемся в класс. Позади с унылым видом плетется Вовка Золотой.

Идет урок обществоведения. Перед Марией Кузьминичной лежит книга, и она читает:

«Все это огромное количество людей собралось ночью, несмотря на то, что стихии были против них: лил сильный дождь, и они промокли до костей. Значительное количество было вооружено. Одни были с ружьями, другие с пиками, третьи с вилами, четвертые с дубинами, но многие явились без всякого оружия, кроме данного природой. Вся эта масса людей двигалась сквозь мрачную темноту ноябрьской ночи, останавливаясь перед трактирами для подкрепления и снова принимаясь шагать к месту своего назначения, к городу Нью-Порту, куда они пришли около девяти часов утра в сопровождении Фроста, их делегата в Конвенте».

Мария Кузьминична откидывается назад, устало проводит рукой по лицу.

— Павлов Виктор! — произносит она своим глуховатым голосом.

Виктор вскакивает.

— О чем я читала сейчас? Из какой книги? — Но ее внимательные, задумчивые глаза останавливаются на мне.

Виктор чешет затылок, оглядывается по сторонам.

— О чар-тис-тах, — шепчет на весь класс Лариса.

— Лариса Пржиемская! Нельзя ли потише? Ведь я еще не оглохла, — улыбаясь, говорит Мария Кузьминична.

— О чартистах, — опустив голову, тихо говорит Виктор, пряча глаза за свисающим чубом.

— Хорошо. Какое место занимал чартизм в истории английского рабочего движения?

Виктор снова оглядывается по сторонам.

— Большое, — шепчет Топорик.

— Огромное! — говорит Виктор.

— Садись. В следующий раз не опаздывай на урок. Кстати, это относится и к вам, — кивает она мне и Вовке Золотому.

Невзирая на отдельные неприятности, которые случаются с нами почти каждый день, мы с Виктором теперь сытно завтракаем в конце большой перемены. Кое-что приберегаем для Ларисы и Топорика. Как только мадам Мирзоева показывается в коридоре, у нас уже текут слюнки. Интересно бы знать, что она принесла сегодня? В одном мы всегда можем быть уверены: она не может приносить невкусный завтрак, Вовка Золотой не станет его есть.

Но в последние дни мадам Мирзоева заболела или же с нею случилось что-то другое, и вместо нее в школу приходит мадемуазель Мадо или же сам Вовкин отец. Старик садится в зале на скамейку, и Вовка завтракает при нем. Тем временем старик внимательно смотрит по сторонам, словно ищет кого-то в бурлящей толпе школьников.

Сегодня, когда мы с Виктором выходим из школы, меня на углу останавливает один из сидящих у церковной ограды «телохранителей» и говорит:

— Знаешь, мальчик, Ших-Али? Он очень хочет посмотреть на тебя, ждет на бульваре.

— Ших-Али Кырмызы?.. Меня?.. Зачем?..

— Он хочет угостить тебя рахат-лукумом, — нагло смеется «телохранитель», вставая.

— Пойдем вместе, — говорит Виктор. — Я знаю, в чем дело.

— Нет, я пойду один, — отвечаю я.

— Значит, дорогу сам найдешь? — спрашивает «телохранитель». — А то можем дать провожатого.

Их, «телохранителей», целая шайка. Многие из них, если не все, вооружены ножами и кастетами. Сидят они целый день вдоль церковной ограды, курят, щелкают семечки, играют в буру в ожидании, когда закончится смена и выйдут из школы их «подшефные». Нанятые богатыми родителями, они встречают и провожают их сыновей и дочерей, чтобы с ними ничего не приключилось в дороге. А на улице все может случиться. «Телохранители» могут охранять, но они же, нанятые другими, могут и нападать: отрезать косу, оглушить кастетом, отнять сумку с книгами, не выпустить целые сутки из школы и многое, многое другое. Они же могут грозить учителям, принудить их поставить хорошие отметки своим «подшефным». Шайка их имеет своего главаря, и этот главарь служит Ших-Али. Школа — одна из его многих доходных статей.

Мы с Виктором сворачиваем на Армянскую.

— Если ты думаешь, что это история с завтраками, ты ошибаешься, — говорю я. — Будет Ших-Али Кырмызы заниматься пустяками!

Виктор ошалело смотрит на меня.

— Хорошо! Если дело не в них, тогда почему это вдруг Вовка стал вести себя так нагло?

— Ему просто надоело делиться завтраками. Ты же знаешь, как он любит пожрать!

— Но тогда что ты мог натворить? И чтоб я не знал? — Виктор озадаченно пожимает плечами и искоса смотрит на меня.

Мимо проносятся Лариса и Топорик, шлепнув нас своими сумками. Но мы не собираемся бежать за ними, нам не до них.

— Кое-что, конечно, натворил, — говорю я, опустив глаза. — Жаль, что не могу тебе сказать…

Виктор останавливается, не зная, шучу я или спятил с ума. Побледневшими губами он произносит:

— Какой же ты тогда к черту мне товарищ? А еще кореш называется!

Останавливаюсь и я. Мне стыдно. Я молчу. Мне так больно потерять дружеское расположение Виктора.

— Тут дело посерьезнее завтраков, — говорю я. — Видимо, я не мог без разрешения Ших-Али Кырмызы вторгаться в его владения на бульваре. Ведь чтобы там чем-нибудь торговать, надо его агентам платить налоги. А я этого не сделал, хотя Федя и предупреждал.

Виктор с озадаченным видом продолжает путь.

— А чем ты торговал? Это что — секрет?

— Секрет. Я не могу нарушить слово. Я дал его Хромому Волку. А зубы у Хромого Волка такие же, как и у других волков. Горло перегрызет!