Кэролайн Майтингер - Охота за головами на Соломоновых островах

Молодая мать не могла заказать портрета стоимостью в три гинеи; она только что провела на юге восемь дорогостоящих месяцев, подготовляя рожденного ею малыша к самому опасному первому году его жизни на островах. (Белые дети, сумевшие прожить первые два года без свежего молока и витаминов, по-видимому, минуют опасный период. В дальнейшем на протяжении пяти лет они развиваются нормально, после чего жара и нехватка нужной пищи начинают на них сказываться.) Новорожденного нельзя кормить грудью, так как это один из путей заражения малярией.

Малярия и только одна малярия — вот постоянная тема наших разговоров, если только не обсуждалась тема восстания жителей острова Малаита [8].

Неужели и мы неминуемо должны заболеть малярией и сделаться похожими на заспиртованные в банках трупы? Как спастись от нее?

Мы обнаружили множество школ и направлений в решении этого вопроса. Несколько своеобразным было предложение лечить малярию как обычную простуду. Представителем этой школы был золотоискатель из Новой Гвинеи, которого мы встретили в Сиднее, где он проводил свой отдых и находился по этой причине в мире грез. Он отсоветовал нам делать противомалярийные вливания, утверждая, что мы сразу схватим черную лихорадку, минуя предшествующий ей длительный период заболевания малярией. Нас было нетрудно отговорить от дорогостоящих вливаний, так как нам легче было опираться на запас американского здоровья, чем на австралийские фунты стерлингов. Следуя совету золотоискателя, мы приобрели целую торбу хинина в капсулах, чтобы лечиться от малярии, когда ею заболеем. По-видимому, вопрос о нашем заболевании считался решенным делом, и того же мнения держался ехавший с нами местный старожил, но он ратовал за хинин в таблетках. Его довод сводился к тому, что, когда начинается малярийный приступ, хинин должен действовать сразу, а для растворения капсулы требуется много времени. Мы получили эту информацию до захода в Брисбен, где нам удалось уговорить аптекаря обменять нашу торбу капсул на две торбы таблеток.

Кроме того, старожил твердо верил в целебные свойства спиртных напитков и на протяжении всего путешествия служил примером своего лечебного метода.

Здесь были и сторонники предупредительных мер, и неисправимые фаталисты, которые считали, что если суждено болеть, то все равно заболеешь. Сторонники предупредительных мер считали, что нужно ежедневно глотать пять гран [9]хинина и начать этот курс не позже чем за десять дней до вступления в страну анофелесов.

И мы ежедневно начали глотать хинин… Никогда прежде не болея малярией, мы вскоре решили предпочесть ее хинину; право, я не смогла бы написать чьего-либо портрета, если бы не прекратила глотать хинин. От принятого хинина голова наполняется звуками журчащей воды или бьющихся о стекло бабочек.

Среди неисправимых фаталистов находился молодой австралиец по имени Вивиэн Нэнкервис. Он был новичком, этот прирожденный «строитель империи», впервые ехавший искать свою судьбу на острова, где должен был служить помощником управляющего кокосовой плантацией на Гвадалканаре [10](чаще называемом Гвадалканалом).

Несомненно, он должен был заболеть малярией, так как слишком похож на многих мужчин, неспособных предпринять что-либо заранее. Вам знаком этот тип мужчины, который слишком полон жизни, чтобы болеть даже тогда, когда он действительно болен. Этот двадцатилетний юноша был шести футов [11]росту, обладал мускулатурой боксера и был красив даже с таким претенциозным именем, как Вивиэн. За всю жизнь он ничем не болел, но не успели мы отъехать от Австралии, как у него начала кружиться голова, как и у нас — глотателей хинина. Но причиной его головокружения был не хинин, а синева глаз Маргарет.

Вопрос о том, терпеть ли мне ералаш в голове, глотая хинин, или болеть малярией, не глотая хинина, решился сам собой, когда я нарисовала портрет капитана. Среди семидесяти с лишним человек, составлявших население нашего парохода, имелась всего лишь одна спокойная, здоровая модель для портрета. Это был наш капитан, которого я начала писать просто ради процесса работы, без всякой мысли об извлечении прибыли. Но никогда, сами того не подозревая, мы не делали столь выгодного дела, как подарив рисунок капитану. Все наши возможности совершить поездку по Соломоновым островам зависели от него.

Мы начали работать в капитанской каюте, но так как она была слишком мала для всех нас, то капитан позировал мне, сидя внутри, а я с прикрепленной к доске бумагой уселась снаружи, на палубе. Приступая к работе и открывая коробку из-под сигарет, я обратилась к этой волшебной жестянке с мольбой; это была простая вежливость, дань уважения к ее способностям служить ковром-самолетом. Маргарет, вооруженная гавайской гитарой, заняла привычную позицию против модели, заставляя ее смотреть в одном и том же направлении. (Чтобы сохранить одно и то же положение головы, позирующий должен заложить ногу на ногу точно так же, как вначале, если портрет был начат при таком положении.) Не было никакой возможности оторвать глаза от Маргарет, когда она музицировала, уж очень она сама увлекалась музыкой. Ее пальцы, приученные к игре на скрипке, скользили вверх и вниз по фифу гитары, в то время как другая рука летала по струнам с такой быстротой, что одна только техника ее игры заставляла модель сидеть в недвижимом изумлении. С моей точки зрения, Маргарет является единственной исполнительницей, могущей заставить гавайскую гитару звучать как настоящий музыкальный инструмент.

Репертуар Маргарет был очень разнообразен: она знала и такие мотивы, которые удерживали милейших старушек от желания заснуть, и такие, от которых капитанская нога притоптывала в такт. Впоследствии мы узнали, что капитанское притоптывание имело особое значение.

Наш капитан был толстяком шотландцем, и когда он смеялся, то смех начинался где-то в глубине его невероятных объемов, постепенно поднимаясь на поверхность, подобно геологическому смещению пластов земной коры. Вы ничего не замечали, покуда смех не достигал капитанской поверхности, вызывая сильные колебания белого накрахмаленного кителя, но не затрагивая круглого багрового лица. Рот оставался слегка раскрытым, готовый сотрясти воздушные массы. Несмотря на слегка рискованные песенки Маргарет, выражение лица капитана оставалось по-шотландски строгим. Так шла наша работа, капитан содрогался внутри своего полушария, глядя на Маргарет и изредка бросая сердитые взгляды в мою сторону.

Сигаретная жестянка изображала капитана с присущей ей обычной объективностью. Например, у капитана появилась шея; шея у него в действительности была, но когда он сидел, ее не было видно. Мы заставили капитана позировать в фуражке, так как сигаретная жестянка не могла помочь мне изобразить волосы, которых у капитана не было.