Кэролайн Майтингер - Охота за головами на Соломоновых островах

Начальство отомстило плантаторам на свой лад, заставив волонтеров заниматься строевой подготовкой под палящим солнцем по восемь часов в день. Несомненно, местное начальство было уверено, что вместе с потом у волонтеров испарится всякое желание дальнейшего пребывания в составе волонтерской армии.

Но волонтеры претерпели все мучения и в конечном счете выхлопотали для себя армейский оклад содержания, паек и собственного командира. Они потребовали (и ухитрились получить) нечто не предусмотренное никаким армейским уставом — по кварте хорошего виски на человека в неделю, которое считалось лекарством против малярии.

Именно сегодня был день выдачи противомалярийного довольствия, а потому волонтеры считали войну с малаитянами вздором и ерундой и собирались через неделю вернуться на свои плантации, неся на своих штыках скальпы убитых врагов.

— А каковы сейчас отношения между надсмотрщиками и малаитянами-рабочими на оставленных вами плантациях? — спросила я своего задыхающегося партнера. Он взмахнул головой, как лошадь хвостом, чтобы стряхнуть с себя капли пота, и ответил на пиджин-инглиш:

— О, ничего… Они смотрят за ними как следует, по всей строгости…

Когда я направилась к Маргарет и капитану, было уже около полуночи. Палуба опустела, Нэнкервис исчез, а Маргарет сидела на поручнях и, сняв туфлю, рассматривала поврежденный партнерами носок.

Правительственный транспорт «Ренанди» стоял почти рядом с «Матарамом», и его палуба была запружена нашими воинственными партнерами.

— Нэнкервис собирался примкнуть к волонтерам. Где он сейчас? — спросила я у Маргарет.

— Не знаю, он…

Но тут на «Ренанди» прозвучал колокол, а «Матарам» ответил ревом гудка, способным разбудить мертвых в потустороннем мире. После этого поднялся свист, вой, рев, и «Ренанди» тронулся в поход на остров Малаита.

Внизу, вдоль поручней нашей грузовой палубы, виднелись черные, перегнувшиеся через борт фигуры голых людей, повернувших головы в сторону уплывающего «Ренанди».

Эти люди молчали… Только на нашей палубе хрипел задыхающийся патефон. Потом и он замолчал. И лишь огни на военном корабле подмигивали кому-то на затемненной оконечности острова.

Необъятный темно-темно-синий купол неба дремотно моргал глазами звезд мирному острову, медленно гасившему елочные огни.

— Все! — сказали мы с удивлением.

— Да, все… — согласился капитан. — А что вы намерены дальше предпринять?

— Мы думали переночевать на «Матараме», а после завтрака переехать в город и поселиться в гостинице.

— Гостиница переполнена дикими животными… — сказал капитан. — Вы там не выдержите. Но если вы твердо решили туда перебираться, то это надо делать сейчас. Утром «Матарама» здесь не будет. Сегодня ночью мы снимемся с якоря и уйдем в Гувуту. На следующий день мы будем в Су-У на Малаите, а потом в Биренди на Гвадалканаре…

— Вы говорите, что пароход идет на Малаиту? — прервали мы капитана. — Разве вы все-таки туда отправитесь, несмотря на…

— Мы будем грузить копру в Су-У, как обычно… — услышали мы истинно британский самоуверенный ответ.

— Тогда и мы отправляемся на остров Малаита, — заявили мы капитану.

Когда мы повернулись, чтобы направиться в каюту, мне показалось, что началось хорошо знакомое нам сотрясение. Для проверки я посмотрела на капитана, успевшего надеть свой китель. Он не был застегнут, и поэтому я не увидела привычного глазу капитанского сотрясения.

Прибыв на следующее утро в Гувуту, куда пароход зашел по пути на Малаиту, мы пережили, насколько я понимаю, наиболее обычную на этих «людоедских островах» форму близости к насильственной смерти.

Впервые проснувшись ранним утром на Соломоновых островах, я ощутила себя на грани беспамятства и смерти. Мне понадобилось не менее четверти часа, чтобы убедиться в том, что я жива. В моем мозгу мелькало смутное зрелище казни дикарями человека, которого намазали кокосовым маслом и привязали на солнцепеке к столбу, где его приканчивали муравьи. Я ясно ощущала терпко-сладковатый запах кокосового масла, чувствовала укусы муравьев, нестерпимую жару, слышала четкий бой барабанов и восторженные крики дикарей.

Это зрелище возникло в результате прочитанной книги, описывавшей подобную казнь на Онтонг-Джаве [12]. От одного воспоминания я лишилась возможности шевелить пальцами, которые от жары и вчерашних танцевальных упражнений распухли до размера банана.

Открыв глаза, я увидела врывающийся сквозь иллюминатор поток ослепительного солнечного света, в котором кружились и жужжали сонмища насекомых. Это были не москиты, а кокосовая мошкара, неизменно сопутствующая всякой погрузке копры. Спящая Маргарет, вся покрытая испариной, корчилась в кошмарном сне, по-видимому тоже съедаемая «муравьями».

Но даже теперь, когда я окончательно проснулась, до меня доносились дикие и воинственные крики. Пошатываясь, я подошла к иллюминатору и схватилась за раму, чтобы попытаться высунуть голову наружу. Раскаленная солнцем рама иллюминатора немедленно меня обожгла. Ослепленная солнцем, я с минуту ничего не видела, а потом сумела рассмотреть, что мы стоим против стены громадного склада, построенного из серого волнистого железа.

Нестерпимая жара, отраженная от крыши, струилась кверху потоками воздуха и делала неясными на фоне ослепительно белого раскаленного неба очертания растущих позади склада кокосовых пальм. А весь шум, грохот барабанов, исступленные выкрики и топот ног — все это было здесь, рядом со мною, между товарным складом и нашей грузовой палубой.

Огромная черная дыра грузового люка зияла на палубе нашего парохода, а на берегу виднелись широко распахнутые ворота склада. Между этими чудовищными черными отверстиями двигалась живая двойная цепочка темно-коричневых «муравьев» ростом с человека. Выбегая из черной пасти склада, они сгибались пополам под тяжестью мешков копры, весивших больше самого грузчика. Быстро взбежав по сходням, рабочий сбрасывал мешок на палубу, издавал широко раскрытым ртом дикий возглас, выпрямлялся и превращался из «муравья» в человека. Затем он сбегал вниз по деревянному трапу, барабаня по нему своими большими плоскими ступнями, и бежал к складу.

Закрыв глаза, я могла принять этот топот за дикую дробь барабана.

Вот они, появившиеся наконец перед нами меланезийские модели, ради которых мы пересекли полмира! Они работали обнаженными, только бедра были обмотаны ситцевой повязкой. Я не различала отдельных лиц и их особенностей. Передо мной переливался двусторонний поток худощавых людей с огромными лицами, казавшимися еще больше из-за необычайного размера изощренно накрученных причесок. Перед моими глазами струилась волнистая рябь человеческих тел, покрытых потом, кокосовым маслом и отливавших цветом шелковистой хны. Когда они пробегали мимо меня, солнце играло на их мускулах с такой же выразительностью, как оно это делает на мышцах породистых лошадей. Никакие белокожие не смогли бы создать столь чудесного зрелища.