Алексей Парин - Хроника города Леонска

– Нет, Марик, не волнуйся. Я, конечно, не догадался, куда вы делись, но слава богу, если у вас все в порядке. Знаешь, я на улицу и выходить боюсь. Как будто город умер.

– Я понимаю, Ханя, тебе, конечно, трудно, но ты подумай, не уехать ли тебе тоже. Потому что прежнего Леонска больше не будет.

– Марик, и львиные статуи снова убрали. И вместо них поставили всякую гнусь. Курам на смех.

– Вот видишь. И эти разные лица у мэра. Как это понимать? Они людей за дураков держат?

– Знаешь, Марик, я, наверное, вызову своего сына, чтобы он помог мне собраться, и уеду в Германию.

– Пока, Ханя. Не унывай. Посмотрим, может быть, жизнь наладится.

После этого разговора я долго не мог опомниться. Потом заставил себя позвонить Кристофу, выслушал его недовольные возгласы, отбросил привычную гордыню, слезно попросил его приехать как можно скорее и, только заручившись согласием, сказал ему «до свидания». К своим восьмидесяти девяти (в тот момент) я уже привык не ждать милостей от родни, а выпрашивать ее в случае крайней необходимости. Мне не хотелось просить о помощи никого из знакомых леончан. Потому что все без исключения были в настоящем шоке.

Я лениво собирал все, что нельзя оставить. Мне очень хотелось выйти прогуляться. Но я не хотел видеть людей, кто бы они ни были. Не хотел видеть новых дурацких животных на постаментах. Я хотел уехать без ненужного груза в голове. Я вспоминал лучшие моменты жизни в Леонске, потому что больше ничего у меня в этот момент не было. Выложил любимые фотографии на обеденном столе, перебирал их, раскладывал. Они у меня не в альбомах, а в конвертах, и на каждом конверте даты. Не буду вам рассказывать, что на фотографиях, я пил вино, не щадя себя, и плакал. Я ведь знал, что все прошло.

И вдруг телефонный звонок.

– Генрих, добрый день. Это Бетси. Я звоню тебе из Лондона. Я все знаю…

– Бетси, как ты живешь?

– Я живу хорошо. Только что сменила занавески в столовой. Ты можешь приехать ко мне. У меня есть место для тебя. Я тебя не обижу.

– Бетси, я знаю, ты ангел. Это я злодей…

– Генрих, я не за комплиментами гоняюсь. Приезжай, тебе у меня будет хорошо. Подумай! Тебе же нельзя там больше оставаться.

– Спасибо, Бетси, я подумаю.

– Всего хорошего. Я тебя жду.

Мы с Бетси переписывались, конечно. То есть посылали друг другу рождественские открытки и подарки. Она меня на десять лет моложе, так что ей еще восемьдесят в тот момент не исполнилось. Но нет, я к ней не поеду, думал я, глядя на леонские фотографии. Там царила одна Соня. Независимо от того, были мы парой или уже нет.

За разглядыванием картинок и застала меня Соня, когда ворвалась ближе к вечеру.

– Ханя, что с тобой? Ты что, с ума сошел?

– Нет, Соня, я просто прощаюсь с Леонском.

– Ну, это как раз правильно. Ты когда уезжаешь?

– Приедет Кристоф, поможет мне собраться, и я уеду.

– Куда, ты решил?

– А что у тебя, Соня? Как дела на кафедре?

– В университет нас пока не пускают. Говорят, несколько дней надо подождать. Все наши сотрудники дома пакуют чемоданы. Ждут только, когда можно будет забрать с кафедры все, что связано с работой.

– Ты виделась с Гидо?

– Да, я ему дозванивалась долго. Мобильник он не брал. Но в мэрии меня с ним все-таки связали, и мы виделись. Десять минут, не больше.

– Он кричал?

– Нет, слава богу, он говорил тихо. Только мне от этого не легче. Я не могу и не хочу верить в то, что он говорил. Он, наверное, тронулся. Ведь бывает же такое! Я в нем никогда ничего подобного не видела. А мы знаем друг друга давно.

– Ты что, его по-прежнему любишь?

– Ханя, ты меня знаешь, я не могу так легко освободиться от большого чувства. Он выдающийся человек. И мэр это оценил, а у мэра есть голова.

– Сонечка, дорогая, на этом месте мы не сойдемся, я с тобой не соглашусь. Ты уезжаешь или остаешься?

– Я подожду, пока откроют кафедру, посмотрю, что будет, и решу, уезжать или нет. Я не знаю, куда деваться. Я пока что молодая баба. И я хочу жить полноценно.

– Господь тебе судья.

– Ханя, я не знаю, как мне жить без тебя.

– Знаешь, сейчас не время об этом говорить.

– Ну хорошо, вороши свои воспоминания, а я пойду почитаю что-нибудь умное.

Она ушла, какая-то скрюченная, усохшая, скорбная. И рад бы я был ей помочь, но не обладал уменьями на сей счет. Дали же ей такую умную голову и такое нетрезвое сердце!

На следующее утро я заставил себя начать дела по отъезду. То, на что падал взгляд, стал сносить в маленькую комнату, которую мы называли гостевой. Там стоял большой стол, на него я все и складывал. А параллельно верстал свой длинный список, чтобы ничего существенного не забыть. Противное занятие, скажу я вам. Да еще в ситуации, когда не выйдешь из дома!

Но это все мои частные дела. Что же там у нас в Леонске?

Ну, во-первых, выяснилось, что не один Марик был такой умный. Оказывается, администрация мэра слила информацию о депортации лёвчиков олигархам города (коих числом три, и к ним принадлежит уже упоминавшийся Данила Контарский), и воротилы услали своих питомцев, что называется, куда подальше.

Что же касается острова, на который депортировали бедных зверюшек, то этот волжский нарост именовался Утрау, что по-татарски и означает «остров». Он лесистый, но посредине раскинулся обширный луг, нечто вроде Золотого поля. Как вы понимаете, для немереного числа лёвчиков надо было и жилья построить много. Ну, как будто всем хватило, и жилье оказалось качественное. Этот «ветеринарный лагерь», как его официально назвали во всех информационных сообщениях, устроили якобы для того, чтобы спасти леончан от возможного взрыва кровавой агрессии со стороны потенциальных хищников. А про условия существования на острове Утрау мы все узнали, естественно, от журналистов. Потому что корреспондент московской «Кленовой газеты» просидел где-то в засаде у острова чуть не двое суток, высмотрел, как менялись охранники, отследил одного из них (ведь всегда найдется в такой группе Антон Ложкин!) и расспросил его с пристрастием. Может, и бабок отвалил, это мы не знаем. Главное – мы узнали о том, как там обращаются с нашими нежными малышами.

В общем, мои сборы продолжались, Кристоф приехал через три дня, и авиабилеты на Франкфурт заказаны.

Еще несколько лёвчиков удалось освободить и увезти за границу. Потому что, конечно, в России это дело обычное, за большие деньги все запрещенное возможно. Я не стану загромождать вам голову именами, это не так важно, потому что самое важное впереди.

Я не выходил и ни с кем не общался. Митя Бибиков уехал в Германию еще до жуткого лугового парада, и адекватного партнера у меня не было. Он мне звонил часто, но мы просто обменивались короткими бытовыми зарисовками. Соня заходила ко мне иногда на десять минут, погруженная в свои невеселые мысли, но ничего путного сообщить она не могла.