Алексей Парин - Хроника города Леонска

– Конечно, ты же знаешь, где лежит его корм.

Лёвчиков кормили, ясное дело, мясом. Но в последнее время какая-то немецкая фирма по заказу леонских бизнесменов, столь же обожающих своих питомцев, как и все остальное население нашего города, разработала волшебные шарики «леовита», и в буфетах леончан стояли коробки с броскими рисунками, из которых утром и вечером мурлычущие кошечки получали свои лакомства. Чино в ожидании вечерней трапезы сел в выжидательную позу. Даже не облизнулся, настолько хотелось есть.

Стоило Марику насыпать Чино в плошку горстку леовиты, как зазвонил телефон.

– Ой, мамочка, добрый вечер! Я тебя забыл спросить, где вы в этот раз живете.

– Марик, милый, подожди. Скажи, как у тебя сегодня прошел немецкий?

– Мамочка, не беспокойся, я все выучил, и стишок Гёте про розочку тоже хорошо помнил. Он такой смешной! Фройляйн Фрида мне спела три куплета под пианино. Такая милая песенка у Шуберта! Но все-таки, где вы живете?

– Мы живем опять в Маре. Только в прошлый раз на улице Фран-Буржуа, а теперь на Старой Храмовой…

– Рю Вьей дю Тампль, да? Вы живете ближе к рю Риволи?

– Да, всего полквартала.

– Ой, ты помнишь, там на углу такая красивая гостиница «Бомарше», в холле обои в цветочек, лампа с желтым светом, и стоит старинная арфа…

– Да, ты все правильно помнишь.

– А как дела у папы?

– Он остался в университете. Лекция прошла прекрасно. Было много вопросов. А как бабушка?

– Мы гуляли сегодня, как обычно, погода прекрасная. Скоро уже пойдем в гости к Соне. Жалко, что вас нет. Но ты же знаешь, что у нас назревают неприятности…

– Марик, милый, мы скоро приедем, и тогда ты все расскажешь.

– Мама, ты не понимаешь, это очень важно!

– Хорошо, хорошо, только позови бабушку, я ей хочу сказать несколько слов.

Валерия Петровна только того и ждала. Но она и виду не подала, что рвалась к телефону: в семье Вульфов все отличались необычайной выдержанностью, особенно после трагедии с Иваном. Что бы ни происходило, ни мимикой, ни жестом своих чувств не выдавали.

– Линда, добрый вечер! У тебя веселый голос.

– Да, все хорошо. А у вас?

– Все в порядке. Вы вернетесь домой, как собирались?

– Да, через неделю.

– Ну хорошо. Будем ждать.

– Ты ничего не скрываешь?

– Нет, все в рамках приличий. Ничего неожиданного.

– Тогда всего вам хорошего!

– Целую!

Марик уже ушел к себе в комнату и сел читать. Огромный альбом с описаниями динозавров, который ему подарили на день рождения, был открыт на самом страшном месте. Наевшийся Чино лежал на диване рядом с Марком и нежно мурлыкал.

Когда наши трое из дома на улице Фихте пришли к Соне, там собралось уже довольно много народа.

Приехав в Леонск, мы с Соней сняли дом на Набережной, который к тому времени стоял свободным. Соня заняла верхний этаж, а я расположился на нижнем. Я понимал, что мы должны быть рядом, но не вместе. Время шло не в мою пользу, мне в момент приезда в Леонск было шестьдесят шесть лет, и я не хотел впоследствии стеснять Соню своим старческим присутствием. Но я точно знал, что мы проживем здесь долго.

Соня сделала верхнюю часть дома по своему вкусу. Хотя она занималась Достоевским, но по стилю интерьера метила в сторону пушкинской эпохи. Поэтому она устроила и будуар с синими стенами, оттоманкой и секретером, и кабинет с обширнейшей библиотекой и классицистскими бюстами, и огромный зал с мебелью из карельской березы, в котором можно давать знатные балы. Балов Соня не устраивала, разве что на Новый год, а вот так называемые «вечеринки» она закатывала регулярно, если ничего не мешало, раз в неделю. Сюда приходила, конечно, одна и та же публика, но чтобы не появиться здесь в назначенный час, нужно было иметь весомые объяснения. Сорок-пятьдесят человек всегда приходили сюда, чтобы съесть шведский гороховый суп осенью и зимой или угоститься чудесными леонскими пирогами весной и летом. Впрочем, летом, в июле и августе, вечеринки уходили в отпуск вместе с хозяйкой.

На Сонином этаже была еще одна комната – она называлась «Собачья площадка». Потому что там на время вечеринки селились лёвчики. Леончане пользовались возможностью снова свести поближе своих питомцев. А Соня, у которой, одной из немногих в Леонске, своих лёвчиков не было, завела такой порядок во искупление собственного греха. Вскоре после того, как мы приехали в Леонск и уже обосновались в нашем доме, Соня взяла на время по просьбе своей коллежанки Фридрун Хохайзель, из Инсбрука, ее лёвчика по имени Нико. Он по породе был «бруни», а по характеру лизунчик. То есть вел себя тихо, за любую помощь готов был излизать тебя от темечка до пяток, но чуть что впадал в неимоверную депрессию. Соня не до конца поняла, какую ответственность она на себя взяла, приютив Нико на целый месяц. Конечно, без присмотра он не оставался – у Сони была домработница, она ходила с Нико на Золотое поле, кормила его обильно и вкусно (тогда «леовиту» еще не придумали), разговаривала с ним и всячески обихаживала его. Но сама Соня от лёвчика полностью отстранилась – она недопонимала не только биологическую природу этих зверьков, но и их неразрывную связь с человеком. Соня держала лёвчиков за кошек, которые, как известно, живут своей жизнью. Но Нико, взрослый лёвчик, был избалован своей тонко чувствующей хозяйкой: зная его склонность к мерлехлюндии, Фридрун читала ему вслух Моргенштерна по-немецки, Хармса по-русски и лимерики по-английски. Вы бы видели, как у него тогда сияли глаза, как он лизал ноги Фридрун! А Соня ничего этого знать не хотела, дел у нее на кафедре был непочатый край, еще она и публичные лекции читала, и театру по мере сил помогала, и в местном литературном журнале играла не последнюю роль. Какие тут лёвчики!

Бедный Нико захирел. Поскулил немного и забился под стол в своей комнате. А Тоня, домработница, не решалась долго ничего сказать Соне, чтобы ее не беспокоить. Нико ничего не ел – но этого Тоня не знала: он был по-лёвчицки хитрым, залезал на диван и еду из плошки выбрасывал на улицу, а там ее вороны расклевывали. Ставил пустую плошку на пол и смотрел своими чудовищно грустными глазами на Божий мир, такой несправедливый к маленькому зверьку. Когда Тоня поняла, что дело пахнет керосином, она обратилась к Соне. Но и тут в великом мозгу ученого не зажглись огни страха. Соня попросила Тоню не пороть горячку и убедила ее, что Нико просто скучает по хозяйке и оттого у него плохое настроение. Через два дня Нико нашли в его комнате мертвым. Тут Соня очнулась, поняла, что натворила, устроила пышные похороны и позвонила после этого Фридрун. Кажется, та просто не нашлась что сказать. Фридрун, по самой своей природе замкнутая, одинокая, больная какой-то тяжелой наследственной болезнью, любила своего Нико больше жизни. У себя в Граце, куда она поехала на похороны родного брата, тоже больного семейной болезнью, ей пришлось лечь на месяц в нервную клинику.